Тупик либерализма. Как начинаются войны - Василий Галин

В самих Соединенных Штатах в то время уже набрала обороты фондовая лихорадка, рост стоимости акций привлек капиталы из других отраслей экономики, которые хлынули на Уолл-стрит. Ажиотаж подогревала «покупка ценных бумаг с оплатой части суммы в счет кредита», кредитное плечо при этом составляло 1 к 10, т.е. кредит составлял 90% от суммы покупки. В качестве обеспечения займа можно было использовать покупаемые акции. Деньги ссужались покупателям в виде «24-часовой брокерской ссуды до востребования», т.е. долг должен быть погашен в течение суток с момента требования кредитора[140]. Объем брокерских ссуд банков за 1925–1928 гг. вырос с 1,5 до 2,6 млрд. долларов. Ссуды из внебанковских источников прыгнули с 1 млрд. до 6,6 млрд. во время пика, включая значительные суммы из-за границы{1146}. К октябрю 1929 г. 40% всех акций покупалось в кредит.

Политика «легких денег» привела к росту промышленного производства и экспорта, но одновременно еще большими темпами рос перегрев фондового рынка, приносящий огромные прибыли спекулянтам. Период 1921–1928 гг. остается самым длительным в истории Америки отрезком времени, когда наблюдались устойчиво положительные доходы на акции. Средний реальный доход на акцию достиг в эту восьмилетку 25% годовых. В период с мая 1928 года по сентябрь 1929-го средняя цена акций увеличивалась на 40% годовых. Оборот торговли подскочил почти в два раза: с 2–3 млн. акций в день до 5,5 млн.

Попытки охлаждения фондового рынка, предпринимавшиеся руководством Федерального резерва, наталкивались на упорное сопротивление банков. Так, когда департамент ФРС в Вашингтоне попытался призвать свои банки оказать «прямое давление» на коммерческие банки, дающие «спекулятивные кредиты», отказывая им в федеральных кредитах, президенты региональных банков восстали, указывая, «что это предложение незаконно и невыполнимо одновременно: как можно обоснованно определить «спекулятивную ссуду»?»{1147}

Тем не менее, ФРС постепенно поднимала ставку, по которой она кредитовала коммерческие банки с 3% в 1925 г. до 5% в 1928-м. С февраля 1929 г. уже Федеральный резервный банк Нью-Йорка стал добиваться повышения дисконтной ставки до 6%, но теперь сопротивлялся Вашингтон, уступив только в августе{1148}. Однако было уже слишком поздно. Спекулятивный доход от игры на бирже настолько превышал ставку ФРС, что последняя уже не являлась серьезным препятствием. Ставка процента по онкольным ссудам в 1929 г. подскочила до 15–20%{1149} при том, что за II квартал 1929 г. на фондовом рынке можно было получить до 25% прибыли{1150}.

«Вся страна играла в финансовый покер с компаниями в неком казино, которое, как казалось, гарантировало прибыль, пока вы продолжаете активно спекулировать»{1151}. Однако, как только этот процесс останавливался, те, кто покупал акции в кредит, немедленно разорялись, что неизбежно приводило к обрушению фондового рынка[141]. Крах рынка должен был стать закономерным итогом безраздельного господства в США либеральной доктрины образца XIX в., утверждал У. Хаттон: «Это был абсолютно свободный рынок — естественная кульминация позиции республиканцев в вопросах собственности и неприкосновенности рынков, которую они отстаивали на протяжении первых 150 лет существования СДМ»{1152}.

Вновь избранный (в марте 1929 г.) президент США Г. Гувер, используя методы грубого нажима, попытается повлиять на банкиров и заставить их поддерживать дешевый кредит для торговли и промышленности, и не подпускать к нему биржевиков. Одновременно Гувер потребует от президента Нью-йоркской фондовой биржи обуздать спекулянтов, предупреждая редакторов и издателей об опасных последствиях биржевой игры на повышение. Однако деловой мир не спешил откликнуться на «моральное воздействие» президента.

Между тем, к сентябрю фондовый рынок достиг предела возможности амортизации избыточных капиталов. (Стоимость акций, котировавшихся на Нью-йоркской фондовой бирже, к тому времени выросла, по сравнению с 1924 г., в 3 с лишним раза — с 27 млрд. до 87 млрд. долл.) Рынок рухнул, ввергая мир в Великую депрессию.

Великая депрессия «глазами» Доу Джонса (индекс Доу Джонса)

Весь ужас Великого краха состоит в том, что ему не найдено объяснения. У людей осталось ощущение, что резкий экономический спад может произойти в любой момент, без предупреждения, без причины.

А. Рейнолдс{1153}

До сих пор у специалистов нет единого взгляда на причины Великой депрессии, они все так же, как и 80 лет назад, остаются предметом поиска и ожесточенных споров. Среди наиболее популярных версий можно выделить следующие:

Версий заговора было сразу несколько, но наибольшую известность получили две.

— Сторонники первой версии указывают, что за 1920–1929 гг. по одному и тому же сценарию были построены три финансовые пирамиды, в 1920–1921 гг., 1927–1929 гг. в США и 1925–1927 гг. в Германии. По мнению одного из наиболее известных американских апологетов теории заговора К. Куингли, во главе заговора стоял управляющим Федеральным резервным банком Нью-Йорка в (1914–10.1928) Б. Стронг, «как объединенный кандидат банков «Дж. П. Морган» и «Кун, Леб и Ко»{1154}.

По итогам паники 1920 г. конгрессмен Линдбург в 1921 г. в книге «Экономические тиски» утверждал: «Согласно Закону о Федеральном Резерве, паники создаются на научной основе; данная паника была первой, созданной научно, она была просчитана подобно математической задаче»{1155}.

История кризиса 1920–1921 г. началась с подписания Версальского договора (в июне 1919 г.). Запущенная Первой мировой необычайная кредитная инфляция, с окончанием войны, обрушилась на Соединенные Штаты, вызвав рост цен, взлет на фондовой бирже и спекуляцию недвижимостью, достигшую своего апогея в ноябре 1919 г.{1156}.О масштабах инфляции говорит размер процентов по займам до востребования, которые достигли астрономической высоты — 20%{1157}.