Я умер вчера - Александра Маринина

– Сколько времени проводилось наблюдение заГотовчицем? – спросила Татьяна.

– Неделю.

– Отчеты заказчице представлялись?

– Обязательно. Я их уже наизусть выучила, отчеты эти. Мыкопии сразу же запросили. Ребята буквально на шею сели всем, кто в нихупомянут, глаз с них не спускали – и ничего. Ни одной подозрительной фигуры.Обычные люди, такие же, как мы с тобой. Коллеги по научной работе и медицинскойпрактике, пациенты, редактор издательства, выпускающего книгу, в которой уГотовчица две главы. Надо сказать, он человек не больно общительный, контактову него немного. И из дому выходил нечасто. А сейчас, по-моему, вообще невыходит. У нас только два пути: либо узнать правду у самого Готовчица, либовыяснить у того человека в агентстве, кому он дал информацию. Вот с двух сторони подбираемся.

– Можно, я к нему сегодня съезжу? – попросила Татьяна.

– Ты? Разве ты все еще работаешь? Ты, кажется, говорила, чтоуходишь на сохранение, – удивилась Настя.

– Даю прощальную гастроль, – пошутила Образцова. –Давай я попробую с ним поговорить. Разговор пойдет, естественно, о моейколдунье, но ведь Готовчиц нас с тобой никак не связывает и о событиях,предшествовавших убийству жены, будет со мной разговаривать более свободно, неследя за каждым словом. Если ему, конечно, есть что скрывать.

Идея показалась Насте перспективной. И, кроме того, онахотела снова поехать в Жуковский. Свекру сделали операцию, вчера она вместе сАлексеем просидела в больнице до глубокой ночи. Они с мужем говорили о чемугодно, только не о том, из-за чего, собственно, и возник конфликт, но ейпоказалось, что Леша уже не сердится. В любом случае она должна быть рядом сним, потому что он переживает за отца. И потому, что все может в любой моментобернуться трагедией. Нельзя оставлять Чистякова одного.

* * *

Ровно в шесть вечера раздался звонок в дверь. Он привычноиспугался, помертвел, но сумел справиться со страхом. На часах шесть, это она,Каменская, женщина из уголовного розыска. Одна из многих, кто занимаетсяубийством Юли. Но на пороге стояла та, другая, которую он определил для себякак многодетную и обремененную хозяйством нескладную толстуху, готовящуюся вочередной раз стать матерью. Он сперва удивился, но потом успокоился. Когда кнему приходил въедливый и дотошный Гмыря или красивый паренек Лесников, БорисМихайлович напрягался и каждую минуту ждал подвоха. С женщинами всегда прощеиметь дело, а уж с такой, как эта…

С того момента прошло почти полтора часа. И вот он сидитперед ней и не понимает, о чем она спрашивает. То есть слова все понятные,знакомые, но мозг упорно отказывается понимать страшный смысл ее вопросов.

– У вас были ключи от квартиры Пашковой. Я точно знаю, чтоони были. Где они сейчас?

Она задает этот вопрос уже в третий или четвертый раз, а онвсе не может ответить.

– Хорошо, я отвечу сама, – спокойно произноситженщина-следователь, и в этот момент Готовчиц почему-то пытается вспомнить, какее зовут. Ведь она же говорила, называла имя, и в прошлый раз, и сегодня, когдапришла. А он не помнит.

– Ключи вы выбросили на Мясницкой, когда в последний развышли из квартиры Инны Пашковой. Я не спрашиваю, зачем вы к ней приходили,потому что и так знаю. Вы использовали ее как дармовую рабочую силу, выэксплуатировали ее талант, чтобы выглядеть в глазах своих пациентовпроницательным и квалифицированным специалистом. С чем вы приходили к ней? Сцветами и шампанским? Или с диктофоном, на который были записаны ваши беседы спациентами во время сеансов? Она любила вас все эти годы и все эти годыдоказывала вам, что тоже кое-что умеет. Вероятно, вы постоянно в этомсомневались. Во всяком случае, давали ей понять, что цените ее невысоко. И онадоказывала вам, что вы ошибаетесь. Вы помните, как она специально пришлакогда-то, чтобы показать вам свой диплом? И как просила, чтобы для прохожденияинтернатуры ее направили именно к вам, в клинику, где вы заведовали отделением?Все ваши сказочки про стандартный и ничего не значащий роман врача-интерна изавотделением – это полная чушь. Ваш роман начался гораздо раньше, Инна былабеременна от вас, но ребенок так и не родился. И не смейте мне говорить, что выэтого не знали. Борис Михайлович, я не требую от вас ни подтверждения, нивозражений по поводу только что сказанного. Я хочу, чтобы вы мне сказали, чтопроизошло во время вашей последней встречи и почему вы выбросили ключи? Толькоэто.

Она замолчала, подперла рукой подбородок и стала смотреть нанего своими темно-серыми глазами терпеливо и внимательно. Он молчал.

– Я не уйду отсюда, пока вы мне не ответите, – сказалаона.

Он молчал. И вспоминал тот ужас, который охватил его, когдаон привычно открыл дверь Инны своими ключами, вошел и увидел ее лежащей наполу, в луже крови, избитую и истерзанную. Он не убивал ее, нет. Он никогда неподнял бы на нее руку. Он ее боготворил, он ею восхищался, как восхищаютсялюдьми, которые умеют делать что-то невероятное.

Он ее не убивал. Но он оставил ее без помощи, хотя можнобыло вызвать врачей и спасти ее. Он постоял в оцепенении над окровавленнымтелом, повернулся и ушел, тихонько захлопнув за собой дверь. И, выйдя изподъезда, выбросил ключи.

– Я ее не убивал, – наконец выдавил он.

– Я знаю, – тихо ответила следователь. – Никто нестанет убивать курицу, несущую золотые яйца. Инна была вашей правой рукой. Всущности, она была вами, потому что вы слабый психоаналитик, а все ваши успехив лечении пациентов – это ее заслуга. Со случаями попроще вы справлялись сами,а с более сложными – шли к Инне за помощью. Вы честно просили ее помочь илипродолжали делать вид, что экзаменуете ее, предлагая в виде тестов записи вашихбесед с пациентами?

– Я любил ее, – пробормотал он едва слышно.

– А вот это неправда, – мягко поправила она. – ЭтоИнна вас любила, а не вы ее. Она любила вас безрассудно и преданно, вы былиглавным человеком в ее жизни, и она ничего не могла с этим поделать, несмотряна то, что прекрасно умела разбираться с аналогичными проблемами других людей.К ней приходили десятки женщин, которые не могли собственными усилиями вырватьиз сердца тягу к мужчине и перестать ему подчиняться, и этим женщинам Иннапомогала. А себе – не могла. И вы, Борис Михайлович, этим пользовалисьсовершенно беззастенчиво. Скажите-ка мне, ваша жена знала о связи с Пашковой?

– Нет!

Он сказал это быстро, громко и уверенно, словно сама мысльпоказалась ему кощунственной.

– Вы точно знаете?

– Точно. Юля никогда… Нет, что вы… Нет. Она не могла ничегознать.

– Может быть, у нее появился повод подозревать об этом?Подумайте, не сказали ли вы что-нибудь такое… неосторожное. Или, может быть,сделали что-то необычное.

– Нет. Почему вы спрашиваете? Разве Юля кому-нибудьговорила, что подозревает меня в неверности?