Реквием в Брансвик-гарденс - Энн Перри

Скорчив жене рожицу, Питт вернулся к чтению записной книжки Рэмси. Появилась новая запись о рыбаке. Вполне очевидным образом Парментер не симпатизировал ему и в известном смысле считал вором, однако украденный предмет не называл.

Затем он снова возвратился к господину и звонарю. Здесь почерк сделался очень неровным, свидетельствуя о его эмоциональном напряжении: «Звонарь!! Где все это началось? Вот оно что! Проклятая штука. Снова тот же самый мотив… не так ли? Ох, Господин-Господин, что же ты натворил? И почему, скажи во имя Господне?»

Суперинтендант уставился на страницу. В ней было столько страсти, которую никак не мог пробудить обычный колокольный звон. Никто не станет относиться с таким пылом к бездушному предмету. И потом, зачем писать об этом? И кто такой господин? Образ этот не напоминал ни о чем религиозном!

Однако, быть может, слово «звонарь» представляет собой замену, кличку, имеющую нечто общее с кем-то? Но с кем? В данном случае сомневаться не приходилось. В доме, кроме членов семейства Парментера, знавших друг друга долгие годы, находились только Юнити Беллвуд и Доминик Кордэ. A Томас был абсолютно уверен в Доминике.

Итак, оставалась Юнити. Но насколько важна была ее личность? И какая разница была в том, что она сказала или не сказала?

Звонарь… но во что он звонит? Или же все-таки имелся в виду не звонарь, а звон? Или колокол, звучащий в фамилии Беллвуд[27]? Быть может, священник подразумевал под этим словом Юнити Беллвуд?

Теперь Господин… В заметках Рэмси повсюду присутствовали латинские слова и фразы. Господин… dominus… Доминик!

Полицейский и не подозревал, что произнес это имя вслух, однако его жена оторвалась от письма и посмотрела на него наполнившимися тревогой круглыми глазами из-под наморщившегося лба:

– Что ты сказал?

– Я только что понял, что означает одна из записей, – пояснил Питт.

– И что же он пишет? – строгим голосом спросила женщина, сразу же забыв про письмо.

– Еще не понял. Я только начал расшифровывать, – ответил Томас. Впрочем, иносказание в записках преподобного было не слишком тонким. Заметки эти не предназначались для чужих глаз – и, безусловно, для того, чтобы обмануть Мэлори, самого Доминика или Юнити.

Теперь записи приобрели совершенно другой облик. Они обрели смысл… от которого Питта пробирал мысленный холодок, начинавший казаться едва ли не вещественно ощутимым в этой теплой и знакомой до мелочей комнате. Однако что-либо говорить Шарлотте об этом пока не стоило.

Суперинтендант продолжил чтение. Вывод был неизбежен. Рэмси считал, что Доминик был раньше знаком с Юнити. Нетрудно было заметить указания на какую-то прошлую трагедию, хотя понять, что именно тогда произошло, Томас не мог. Но в том, что событие это имело личный характер и породило в одном из этих двоих или в них обоих глубокое чувство вины, можно было не сомневаться. Парментер полагал, что Юнити утратила связь с Домиником на какое-то время – быть может, на годы – и, заново обнаружив его, добилась места в Брансвик-гарденс исключительно для того, чтобы быть с ним рядом. Учитывая настоятельный характер ее просьбы при такой высокой квалификации, в это было несложно поверить.

Дальше следовало недвусмысленное напоминание о попытке шантажа с ее стороны, чтобы заставить Доминика возобновить прежние отношения между ними вопреки его собственному желанию, каковое, учитывая, во-первых, сам факт его бегства от этой особы, можно было считать отсутствующим.

Записи стали краткими, даже корявыми, почерк Рэмси сделался менее ровным, менее понятным, как если бы рука его дрожала и он слишком сжимал перо. Временами попадались случайные росчерки и кляксы. Страх сквозил не только в словах, но и в самих черных, колючих буквах. Пожилой священник полагал, что Кордэ убил мисс Беллвуд, чтобы не позволить ей разрушить его новую жизнь, сулившую уважение общества, надежду на достойное положение и постепенный подъем к признанию и процветанию.

Рэмси не предназначал свои записки для прочтения. Судя по разным оттенкам чернил и даже разным цветам в отдельных местах, они делались в разные моменты времени. У Питта не было причин сомневаться в том, что преподобный записывал свои впечатления одновременно с вызвавшими их событиями. Томас не мог избежать уверенности в том, что Парментер искренне считал Доминика виновным в смерти Юнити, и это причиняло ему боль вкупе с жутким и глубоким ощущением собственной неудачи. Если он и подумывал о смерти, то не из-за вины в отношении своей помощницы, а потому что жизнь стала казаться ему лишенной цели и надежды на успех. Все его старания обратились в пепел. Кордэ стал для него последним ударом, и самым тяжелым. Суперинтендант не мог не заметить также и следов его желания найти выход из положения, завершить неудачную полосу, обрести новую силу.

Полицейский закрыл записную книжку с прежним ощущением морозца на коже.

Окружавший его домашний уют резко контрастировал со снедавшим его ощущением горя, заставлял более остро ощутить различие между реальностью физической и реальностью ума и сердца. В очаге плясали языки пламени, неровный свет ложился на юбку Шарлотты, на ее руки, плечи и щеки… Он превращал ее волосы в медные, подчеркивал тенями линию ее шеи. Руки ее шевелились – она писала. Было тихо, слышен был лишь ход часов на каминной доске, потрескивание дров, шорох ее пера по бумаге и слабое шипение газовой лампы. Все было таким знакомым, уютным, даже малость потертым от долгого употребления! Некоторые из вещей Питты купили уже подержанными, они составляли часть чьей-то чужой жизни, возможно, уделявшей им столько же любви. Этот семейный покой Томас уже воспринимал как данность. Он всегда был счастлив в этом доме; здесь он не знал ни горестей, ни сожалений.

Словно заметив его задумчивость, Шарлотта посмотрела на мужа:

– Ну как? Что тебе удалось выяснить?

– Я еще не совсем уверен, – состорожничал тот.

Однако отделаться от миссис Питт было непросто:

– Ну а что ты думаешь по этому поводу?

– Думаю, что Рэмси Парментер, скорее всего, не толкал Юнити с лестницы, – неторопливо проговорил полицейский, внимательно глядя жене в лицо.

Шарлотта мгновенно все поняла.

– Тогда кто же это сделал? – нерешительно проговорила она, тоже посмотрев супругу в глаза.

– Могу только предполагать, – попытался он уклониться от ответа.

Уклончивость не помогла.

– Почему? Что он написал в своей записной книжке? – потребовала ответа молодая женщина.

– Он воспользовался своего рода кодом. Впрочем, несложным, если ты поймешь, что он пользуется вульгарной латынью, игрой слов и так далее…

– Томас! – заговорила миссис Питт решительным тоном. – Ты пугаешь меня. Неужели все настолько плохо, что ты даже не можешь решиться быть откровенным со мной?

– Да… – негромко ответил суперинтендант.