Рим. Цена величия - Юлия Голубева

– Слухи ходят, – продолжал Юний, – что несчастная любовь сгубила его.

– Любовь? Несчастная любовь? – перебил его Калигула. – Да ты бредишь, старик! Он никогда бы не покончил с собой из-за такой безделицы! Его же… – Тут Гай резко осекся, осознав, что может сказать лишнее.

– Не знаю, Гай Цезарь, – многозначительно произнес Силан. – Но мне говорили, что в его спальне нашли изуродованную статую какой-то красавицы. Видимо, в приступе безумия он уничтожил ее и перерезал себе вены.

Калигула вздохнул и заинтересованно глянул на сенатора.

– Он оставил после себя завещание, – проговорил Юний. – Все его дворцы, поместья и деньги принадлежат тебе. Он был одинок.

– Мне? – Гай не верил своим ушам. – Фабий, друг… Извини, Марк Юний, но я хочу побыть один. Давай встретимся позже, за обедом.

И Калигула резко ушел, оставив удивленного Силана у клетки с чудовищем.

Марк Юний вытер потный лоб. Что на уме у этой молодежи?

Что-то влажное коснулось его руки. Силан обернулся, и крик ужаса невольно вырвался из его уст. Чудище высунуло чешуйчатую морду из клетки и тыкалось в его ладонь. Сенатор мгновенно отскочил, потирая руку.

– Вот ведь гадость, – прошептал он, – мог и укусить запросто.

Желтые глаза змея не мигая наблюдали за ним. Силан поспешно отошел от железной клетки и уселся около фонтана. Струйки воды били высоко вверх из раскрытой пасти огромного льва, которую раздирал Геркулес. Его гигантские мускулы, казалось, вот-вот лопнут, а бородатое лицо выражало свирепую злобу. Сенатору пришло на ум, что такое же лицо сегодня было и у Тиберия. Что же за таинственные обстоятельства старого заговора неожиданно всплыли на поверхность? Почему Гай Цезарь так и остался наследником власти? Ведь сам император говорил, что собирается завещать все молодому Гемеллу. Но ум Силана, привыкший слепо следовать четким указаниям цезаря, которые ему с успехом удавалось приводить к цели, не мог заглянуть в тайны давнего заговора и предположить истинную причину, по которой Тиберий переменил свое решение.

В перистиль вышел Тиберий, закутанный в теплый плащ. Силан быстро поднялся и кинулся ему навстречу.

– Я все мерзну, Марк Юний, – сказал император. – Ранняя осень в этом году и скорая зима. Какие вести из Рима?

– Я привез отчет, как ты велел, цезарь.

Силан выудил из синуса белоснежной тоги два толстых свитка. Тиберий уселся на скамью, с которой перед тем вскочил сенатор, взял у него из рук свитки, небрежно сломал печать, но, развернув, тут же отбросил:

– Не хочу, ничего не хочу. Эти известия совсем подкосили меня. Мой покойный враг вновь нанес страшный удар, от которого трудно оправиться.

– Я могу узнать, что все-таки произошло? Надеюсь, что цезарь по-прежнему продолжает испытывать ко мне то доверие, которым облек прежде.

Тиберий тяжело вздохнул, и Силан заметил, сколько грусти таится в его мутных старческих глазах.

– Ты один из сиятельных отцов-сенаторов пока еще предан мне. Богатство и почет, какими я тебя одарил, еще не вскружили голову, не заставили принять сторону моих врагов.

– Я всегда останусь твоим верным слугой, мой повелитель. Род Юниев всегда преследовали неудачи, но в ссылке, вдали от Рима, в тиши александрийских библиотек и храмов, мне удалось обрести мудрость и постичь причину несчастливой судьбы моего некогда славного рода. Я не намерен повторять ошибок молодости, – произнес Силан.

– Ты не намерен, – Тиберий намеренно выделил «ты». – А твоя дочь? Твоя единственная дочь? Она так же мудра, как ты? Не вскружили ли ей голову невиданные почести и возможность обладания властью над Римской империей?

– Нет, цезарь. Юния слепа в своей любви к товарищу детских игр, с которым боги, сжалившись над ее бесконечным отчаянием, наконец соединили ее. Разлуку с ним она переживает столь глубоко, что покинула суетный Рим, куда раньше стремилась всей душой, и гостит у Тиберия Клавдия в Капуе.

– Гостит у Клавдия, – задумчиво повторил Тиберий, поглощенный своими мыслями. – Почему именно у него? Всеми забытый глупый заика, которого интересуют только древние этрусские кладбища.

Внезапно император громко рассмеялся.

– Знаешь, Силан, что за письмо я получил от него три недели тому назад?

Сенатор замотал головой.

– Он предложил мне ввести в алфавит новые буквы. – Тиберий вновь не сдержал смеха. – Да, хорошо, что Юния сейчас у него, по крайней мере, не натворит глупостей и будет находиться под присмотром, разучивая новый способ письма.

Юний почувствовал облегчение, неожиданно осознав, что гроза невиданной силы пронеслась мимо. Ведь, казалось бы, невинные вопросы Тиберия таили в себе нечто большее, чем простое любопытство. Силан даже не понял, где была ловушка, но уяснил для себя, что счастливо ее миновал.

– Я хотел испросить твоего позволения, цезарь, – сменил тему Юний. – Срок траура по моей супруге еще не миновал, но я хочу сочетаться браком с юной Эмилией, дочерью Павла Эмилия Лепида от второго супружества после первой неудачной женитьбы на развратной внучке Августа. Я уже стар, и мне нужен наследник.

– Что ж, женись, раз нужен. – Тиберий не сдержал горькой усмешки. Ему он тоже был необходим. Цезарю хотелось поделиться своим несчастьем, спросить совета, но он понимал, что Силан не настолько умен и чуток. – Я собираюсь вернуться в Рим…

Фраза повисла в воздухе, и Силан невольно вздрогнул. В Риме давно ожидают этого со страхом. Сколько голов полетит с плеч, сколько тел будет брошено на потеху толпе на Ступени слез?

– О чем ты говорил с Калигулой? – неожиданно прервал его мысли император. – Этот змееныш рад моему решению. По глазам видел, что рад.

– Я сообщил ему, что Фабий Персик покончил с собой. Кажется, это известие сильно его огорчило.

– Неужели этого лицемера может что-либо огорчить? Он лучший актер, прославленные Мнестер и Аппелес не сравнятся с ним. Они носят маски лишь на сцене, а он меняет их в жизни, закрывая истинное лицо. Нет на свете более лучшего раба и не будет более худшего повелителя. Твоя дочь ошиблась в своем выборе, не быть ей с ним счастливой. Если она надоест ему, он с легкостью отравит ее, чтобы убрать с дороги.

Силан вздрогнул. Да не допустят этого боги! Но, может, и к лучшему, что Тиберий не подозревает о ее истинной натуре, коварстве, жестокости и лицемерии, превосходящих все пороки Калигулы. Если императору небезразлична ее судьба, то насколько же полно она завоевала его сердце. Под счастливой звездой родила ее бедная Клавдия!

Тиберий резко поднялся, не закончив фразы, закутался в пурпурный плащ и широкими шагами удалился. Силан так и остался стоять у фонтана. Он наблюдал, как император задержался у клетки с змеем, протянул руку и погладил чешуйчатую плоскую голову. Розовый раздвоенный язык лизнул его пальцы. Старик приник к прутьям, что-то говоря любимцу, а тот при этом мотал уродливой головой, сжимая и разжимая кольца длинного тела. Силана передернуло от отвращения, он отвернулся и присел на скамью.