Мой бывший бывший-2 - Джина Шэй

— Ни капли, — не моргнув и глазом отрезаю я, — это ваша сладкая Анжелика даже сделала пластическую операцию восемь лет назад, чтоб её нельзя было отличить от меня. Чтобы на фотографиях сделанных с её любовником мой муж видел меня и даже не усомнился в моей измене. Это ей не захотелось делиться наследством настолько, что она всячески поспособствовала тому, чтобы я не появлялась с мужем в светских тусовках. При этом, она даже не подумала о родной своей матери, которая полжизни корила себя, что не уберегла одну из дочерей. Мне, к слову сказать, ваши деньги вообще без надобности, Дмитрий Алексеевич. Я просто хочу, чтоб меня и мою семью оставили в покое. А в последнее время с этим у меня огро-о-омные проблемы. Из-за вас! Так что да, не вам, Дмитрий Алексеевич, заявлять, что я — подделка.

Что может быть восхитительнее, чем взять и наорать на мультимиллиардера? Кажется, даже его впечатлило мое выступление. Настолько, что он даже не продолжает говорить, а просто ошалело на меня таращится так, будто увидел привидение.

А мне хорошо, меня прорвало, мне даже стало существенно легче на душе.

С негромким щелчком открывается замок, стоящей за спиной Кайсарова тачки. Негромко цокают по асфальту тонкие каблучки.

Ну, здравствуй, Анжелика Дмитриевна...

Смотреть на неё вживую еще страньше, чем на фотографии. Такое ощущение, что даже возраст сказался на нас обеих одинаково, потому что даже морщинка между бровями у неё залегает там же где у меня.

Папина принцесса — иначе и не скажешь. Куколка из кукольного мира, с идеальными волосами, прекрасным мейком и до последнего миллиметра выдержанным образом. Кутается в светлую шубку, чувствует себя королевой по жизни.

Хотя нет. Прямо сейчас все её лицо залито мертвецкой бледностью. Это заметно даже сквозь слой пудры на её лице. Хотя, может я просто по себе знаю — если я психую, черта с два это скроешь. Лика совершенно точно нервничает, но шагает к нам с решимостью приговоренного, идущего на плаху — отмучиться бы уже побыстрее, и расслабиться наконец...

— Ты ошибаешься, Вика, — глядя мне в глаза произносит Анджелика, спокойно, но её голос все-таки подрагивают, — дело было вовсе не в наследстве.

— Правда? — я ехидно задираю бровь. Зря. Анжелика делает ровно то же самое, да еще и зеркально — моя бровь левая — её правая, это смотрится просто чудовищно. Боже, я конечно мечтала в детстве о сестре-близнеце, но я не особенно представляла, насколько это оказывается странно.

— Папа… — Анжелика поворачивается к Кайсарову, все еще внимательно следящему за ситуацией, — я тебе все расскажу. Честно. Могу сразу сказать, что они не врут. И Вика… — короткий и прямой взгляд на меня, — и вправду моя сестра. Только пообещай мне… Не трогать маму.

46. Чистосердечное признание не смягчает наказание

Анжелика

Восемь лет назад.

К комнатам матери я не просто иду — лечу, спугнув по пути двух домработниц и флористку. В общем-то на прислугу мне совершенно плевать. У меня сейчас есть о ком побеспокоиться поболе!

В спальню матери я влетаю и ощущаю себя двенадцатилетней запыхавшейся девчонкой, которая гоняла в салочки с подружкой и умудрилась сбить самую любимую мамину вазу.

Боже, наверное, и укладка сбилась, и…

Да. В светлых глазах развернувшейся от зеркала матери я в который раз наблюдаю досаду. Ей даже не приходится озвучивать: “Что за вид, Анжелика?” — я все сама понимаю.

Ты должна выглядеть идеально, всегда, каждую минуту, Анжелика. В конце концов, задумайся о том, что Андрей не будет довольствоваться каким-то гадким, вечно растрепанным утенком. Никто не должен видеть тебя, если ты не в порядке. Даже я.

Нужно сказать, мама костьми ложилась, чтобы целиком и полностью соответствовать этому требованию. Даже сейчас, утром, застав мать в будуаре, я невольно восхищаюсь тем, что придраться к её внешнему виду просто невозможно. Идеальные брови, идеальные губы, идеальный контур скул… Более того, мать уже сейчас могла сойти за мою старшую сестру — лучшие хирурги работали над тем, чтобы на лице Стеллы Кайсаровой не появлялось даже намека на морщинки.

Как же хотелось походить на неё хоть в чем-то. Я же, к своей досаде, не походила ни на кого в семье, хотя отец и утверждал, что у меня от него этот нос…

Нос только удручал, если честно. Да и сейчас, под недовольным взглядом матери, я сама ощущаю, как слишком пылают от торопливого шага щеки, как выбились локоны из укладки...

— Я… Я сейчас приведу себя в порядок, — я пячусь спиной и прячу свою стыдобищу от маминых глаз за дверью спальни. Бросаюсь к первому попавшемуся столику и вытряхиваю на него содержимое сумочки, торопливо разыскивая пудру и расческу.

Поправить макияж недолго, я ведь знаю все обычные места, где этот макияж смазывается. Ровно как и пройтись по волосам расческой. Их ведь не зря укладывают каждое утро, волоски сами ложатся обратно.

Впрочем, мама, кажется, все запомнила. Когда я вхожу к ней второй раз — мама все равно недовольно морщится и покачивает головой.

— Нет, детка, я все-таки не понимаю, что в тебе нашел Андрей Викторович. Ты же вечно как растрепа какая-то…

Мне приходится виновато опустить ресницы. Иногда и я сама озадачивалась этим вопросом, но… Андрей Викторович что-то, видимо, все-таки находил.

Ладно. Это не важно.

— Ты просила меня приехать, — я пытаюсь говорить спокойно — мама терпеть не может, когда я тараторю, — ты плакала по телефону, что-то случилось? Папа тебя обидел?

Папа на самом деле мог.

Мало того, что его слишком часто не было дома — иной раз он мог по полгода мотаться по своим вышкам, приезжая домой от силы на пару дней раз в месяц, так еще и характер у моего отца был чертовски тяжелый.

Боже, да я же сама боялась открыть рот и сказать ему про свои отношения с Андреем. Я же знаю, что началось бы... Я ведь слышала, как он однажды отзывался, что так, как Завьялов — бизнес вести нельзя. Это не говоря уже о том, что Андрей был женат...

Он собирался развестись, он мне обещал. Только никак не наступал тот самый момент, впрочем, мама говорила, что если я и вправду его люблю — я могу и потерпеть чуточку. Я терпела...

И ждала лучшего момента с папой.

А что если он узнал?

Что, если за это досталось маме, меня покрывавшей?

Не зря ведь мама плакала по телефону! Этому же должны быть объяснения.

— Ох, нет, Анжелика, — мама снова повернулась к зеркалу, перед которым сидела, потянулась за платочком, промокнула глаза, — все гораздо хуже. И если мы ничего не сделаем — твой отец просто меня убьет. Присядь. Я тебе сейчас кое-что расскажу, но если ты не желаешь мне смерти — своему отцу ты ничего не скажешь.