Одного раза недостаточно - Жаклин Сьюзан

— Том, женщина отличается от мужчины. Мне не нужно всякий раз испытывать оргазм. Держа тебя в моих объятиях и зная, что я делаю счастливым любимого человека, я чувствую себя женщиной больше, чем когда-либо.

Его темные глаза блеснули в полумраке спальни.

— Дженюари, я не смогу теперь обойтись без тебя… никогда.

— Тебе не придется, Том. Я всегда буду ждать… приду к тебе в любой момент. Он шлепнул ее по ягодице.

— О'кей. Примем душ вместе. Скажи, ты умеешь ездить на велосипеде?

— Не знаю… никогда не пробовала.

— Сегодня научишься.

Они взяли напрокат велосипеды и провели день в Сентрал-парке. Она мгновенно научилась не падать. У нее было хорошее чувство равновесия, и вскоре она уже носилась мимо Тома по дорожкам. Они посмотрели кинофильм на Третьей авеню… поели пиццу… вернулись в «Плазу». И когда снова легли в постель, все было чудесно; Том любил Дженюари до тех пор, пока из ее горла не вырвался крик счастья.

На следующий день они поехали на велосипедах в сторону центра. Том показал ей Ирвингплейс, дом Марка Твена и особняк из песчаника, в котором останавливался Оскар Уайльд во время своего турне по Америке. Сидя с Дженюари в маленьком французском ресторане, писатель развлекал ее историями про Синклера Льюиса — «Красный» Льюис проявлял бурную активность в те годы, когда Том был молодым. Том делился своими впечатлениями от встреч с Хэмингуэем и Вулфом — с последним он познакомился, когда преподавал в нью-йоркском университете. Писатель также рассказывал о начале своей литературной карьеры. Он родился в Сент-Луисе. Приехав в Нью-Йорк, нашел себе работу в редакции газеты «Сан». Затем провел короткий отрезок времени в Голливуде. Познакомился там со многими коллегами. В те годы магнаты кинобизнеса смотрели на писателей свысока.

— Поэтому я никогда не пишу сам сценарии по моим книгам, какие бы гонорары мне ни предлагали. В сороковых годах я сочинил столько барахла, подгоняя его под определенных звезд, что дал себе обещание — если стану романистом, никогда не буду работать для кино.

Две последующие недели слились для Дженюари в один чудесный сон. Она пыталась сосредоточиться в редакции. Но ее жизнь обретала полноту только с Томом. Утренние пробуждения в его объятиях, быстрый завтрак вдвоем, бегство из «люкса» до появления Риты Льюис, переодевание у себя дома, каждый третий день — визит к доктору Альперту, работа в редакции. Она выполняла дневное задание за два часа. После витаминного укола за один день пять записей, которыми оставалась довольна даже Сара Куртц. Дженюари рассказывала об одиночестве такого писателя, как Том Кольт… о посягательствах на его время… об отношении автора к рекламной кампании, своей атмосферой напоминавшей ему цирковое представление, к изменениям в области средств массовой информации — когда-то в Нью-Йорке выходили всего три газеты. Она нарисовала точный портрет Тома Кольта без упоминания его фамилии. Набросок назывался «Эхо львиного рычания». Она сравнивала писателя со львом, выходящим из джунглей в цивилизованный мир. По прошествии двух недель Сара сказала, что материала хватит на хорошую статью.

Но настоящая жизнь Дженюари начиналась вечером. Полная новой невероятной энергии, она мчалась в свою квартиру, принимала душ, переодевалась и спешила в «Плазу». Иногда они отправлялись смотреть спектакль, после которого заглядывали в «Сарди». Однажды Том повел девушку пообедать в «Пристанище Дэнни». Их посадили за столик, стоявший перед сценой., где когда-то сидел Майк. Иногда, в особенно тяжелый для Тома день, они заказывали обед в номер, и она выслушивала его жалобы по поводу интервью… телепередач… требований агентов. Все заканчивалось взаимными ласками и объятиями в постели. Иногда он говорил вечером: «Детка, мне пятьдесят семь. Я сегодня устал. Но я хочу, чтобы ты осталась со мной». Такие ночи были ничуть не хуже других. А когда у нее начались месячные и она спросила Тома, не лучше ли ей спать дома, он с удивлением посмотрел на девушку.

— Я хочу обнимать тебя ночью… пусть даже не занимаясь сексом… потому что люблю тебя. Хочу, проснувшись, увидеть, что ты здесь… иметь возможность посреди ночи коснуться тебя рукой — разве не это самое чудесное?

И бывали ночи, когда он хотел удовлетворить ее… он любил Дженюари, пока она не засыпала, обессилев от блаженства.

Линда постоянно задавала ей вопросы. Наблюдала за Дженюари. Девушка искусно уходила от прямых ответов, вызывая у главного редактора «Блеска» легкое раздражение.

В конце марта Тому предстояло совершить еще одну короткую рекламную поездку. Детройт, Чикаго, Кливленд.

— Мне кажется, тебе не стоит ехать со мной, — сказал он. — Зачем порождать ненужные разговоры? Я забочусь не о себе, а о тебе. Это займет всего пять дней.

Увидев слезы в глазах Дженюари, он заключил ее в свои объятия.

— Дженюари, господи, конечно, ты можешь поехать. Пожалуйста, не плачь, детка. Она покачала головой.

— Дело не в этом. Конечно, ты прав. Это только пять дней. И ты вернешься назад. Но я внезапно осознала, что когда-нибудь тебе придется покинуть меня на большой срок и ты не вернешься ко мне…

— Я тоже об этом не раз думал, — медленно произнес Том. — Чаще, чем ты полагаешь. Я должен решить этот вопрос за время моего отсутствия. Я однажды сказал, что не могу обойтись без тебя. Это правда. Также я думаю о новой книге, которую собираюсь написать. Ее замысел наконец выкристаллизовался в моем сознании. А когда это происходит, мне не терпится приняться за работу. Но сейчас все происходит несколько иначе. Я думаю о книге… а перед моими глазами стоишь ты. Прежде работа вытесняла все прочее. Я забывал про окружающий меня мир, книга становилась моей новой любовницей. Сейчас все по-другому.

— Том, ты должен начать писать.

— Знаю… мне надо многое обдумать. Слушай, мы поговорим об этом, когда я вернусь.

Он уехал, и Дженюари показалось, что из воздуха исчез кислород. Она перестала ходить к доктору Альперту. Через два дня ее охватила нервозность, но она заставляла себя обедать с Линдой, у которой был теперь роман с Дональдом Оуклендом, обозревателем нью-йоркской телекомпании. Они ходили в «Луизу», и Дженюари слушала подругу, делившуюся подробностями своей сексуальной жизни.

— Он не умеет лизать… потому что он — еврей. У них это считается неприличным. Но он учится. Я поручила Саре подготовить материал о нем, — сказала Линда, пожевывая сельдерей. — Сейчас он ведет выпуск местных новостей, но после нашей статьи Дональд войдет во вкус настоящей известности и поймет, что я могу для него сделать. Тогда уж он точно бросит жену и переберется в мою квартиру. Мне уже надоел такой режим — три вечерних и одно дневное свидание в неделю.

— Ты хочешь выйти замуж?

Линда пожала плечами.

Мне скоро перевалит за тридцать — почему бы и нет? Во всяком случае, я бы хотела, чтобы он жил со мной. И я многое узнаю от него. Интеллектуальный коэффициент Дональда равен ста пятидесяти пяти — это близко к гениальности. Только благодаря ему я поняла, как мало смыслю в политике. Я не смею признаться Дональду, что никогда не голосовала. Он дает мне массу книг для чтения. Дональд — страстный сторонник демократической партии. Я хочу чувствовать себя уверенно, общаясь с ним и его друзьями, поэтому читаю «Нью рипаблик» и «Нейшн» так, словно это «Космо» или «Мода». Прежде я лишь постоянно следила за конкурентами и пыталась помочь «Блеску» обойти их. Но внезапно поняла: «Блеск» растет, а я сама — нет. Я не разбираюсь в вещах, не связанных с журналом. Дональд высокого мнения о «Женском освобождении», так что я, возможно, вступлю в эту организацию…. Она засмеялась: