Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

– Хорошо, это твой взгляд на вещи, – сказал Том холоднее, чем прежде. – Тебе нечего более прибавлять. Ясно видно, какая пропасть нас разделяет. Не забудем же этого впоследствии; а теперь довольно наговорились, можно и помолчать.

Том тотчас отправился в Сент-Оггс, чтоб исполнить обещание, данное дяде Дину и получить приказание, касающиеся до его поездки, которую он должен был на другой день предпринять.

Магги, пришед домой, пошла прямо в свою комнату и там выплакала все свое негодование, вовсе неподействовавшее на Тома. Когда прошел этот первый пароксизм злобы, она начала вспоминать то тихое время, когда еще счастье, окончившееся таким горем, не расстроило ее простой и спокойной жизни. Она думала в то время, что она одержала много побед над собою и вообще стоит выше житейской борьбы и искушений. Теперь же она была в жаркой борьбе с своими собственными и чужими страстями, следовательно, жизнь не была так коротка и вечный покой не так близок, как ей казалось два года назад. Ей предстояло еще много борьбы, быть может, падений. Если б она чувствовала себя совершенно-виновной, а Тома правым, то она скорее бы внутренне успокоилась; но теперь к ее раскаянию и покорности постоянно примешивалось чувство злобы и, как ей казалось, справедливое негодование. Сердце обливалось кровью при одной мысли о Филиппе. Она вспоминала все оскорбление, которые на него посыпались, и так живо себе представила его страдание, что сама чувствовала как бы острую физическую боль, заставлявшую ее топать ногами и ломать себе руки.

А между тем были минуты, когда она чувствовала какое-то смутное облегчение от насильственного разрыва с Филиппом. Конечно, это было только потому, что освобождение от скрывание тайны было ей, во всяком случае, приятно.

Недели три спустя, в один вечер Том возвращался домой ранее обыкновенного. Огромные каштановые деревья были в полном цвету; поля были покрыты густою травою: это был лучший сезон дорнкотской мельницы. Переходя мост, он взглянул с глубоко-укоренившеюся привязанностью на почтенный дом, выложенный из красного кирпича, который весело и приветливо выглядывал из зелени, несмотря на пустоту своих комнат и грусть обитателей. Много приятности в блеске серо-голубых глаз Тома, когда он устремляет их в окошки родительского дома. Маленькая морщина над бровями никогда не изглаживается; она ему к лицу; она свидетельствует о силе воли, но теряет свое резкое выражение, когда на устах Тома блуждает улыбка. Его мерная походка ускоряется и на губах едва приметно обнаруживается сдержанная улыбка.

В гостиной в эту минуту ни чьи глаза не были обращены на мост и сидевшие в ней, ничего не ожидая, молчали. Мистер Теливер сидел в своем кресле, усталый от длинной прогулки верхом и задумавшись, лениво глядел на Магги, которая, нагнувшись, что-то работала, покуда мать разливала чай.

Они все с удивлением взглянули друг на друга, когда послышались знакомые шаги.

– Что случилось, Том? – сказал отец его. – Ты ранее обыкновенного пришел домой.

– Да мне там нечего было делать, я и ушел. Здравствуйте, матушка!

Том подошел к матери и поцеловал ее – признак необыкновенно-хорошего расположение. Во все эти три недели он почти не смотрел и не говорил с Магги; но это прошло незаметно для родителей, которые привыкли к тому, что он вообще мало говорил дома.

– Батюшка, – сказал Том, когда они кончали пить чай: – знаете ли вы наверно, сколько денег лежит в жестяном ящике?

– Только сто-девяносто-три фунта, – сказал мистер Теливер. – Ты меньше приносил это последнее время; но молодые люди любят делать все по-своему, хотя я никогда не делал, что мне вздумалось бы, не быв еще в летах.

Он говорил не совсем решительным голосом.

– Уверены ли вы, что там столько, батюшка? – сказал Том: – я бы желал, чтоб вы потрудились принести жестяной ящик вниз. Я все думаю не ошиблись ли вы.

Мистер Теливер любил открывать жестяной ящик и пересчитывать деньги; это всегда было событием в его скучной жизни.

– Не уходите из комнаты, матушка, – сказал Том, заметив что она собиралась тоже удалиться.

– А Магги может идти, – сказала мистрис Теливер: – потому что надо кому-нибудь убрать вещи.

– Как она хочет, – отвечал Том равнодушно.

Это был острый нож для Магги. Ей вдруг сердце шепнуло, будто Том объявит отцу, что можно заплатить долги и он готов объявить эту новость без нее! Однако ж она вынесла поднос и сейчас же вернулась назад. Она была сильно обижена, но в эту минуту она заглушила свои чувства.

Том придвинулся к углу стола поближе к отцу, когда принесли жестяной ящик, поставили его на стол и открыли. Красные лучи заходившего солнца осветили в одно время и старый пасмурный взгляд черноглазого отца, и сдержанную радость на лице красивого юноши. Мать и Магги сидели за другим концом стола, одна терпеливо ожидая конца, а другая горя нетерпением.

Мистер Теливер считал деньги, вынимая и раскладывая их в порядке на столе. Бросив беглый взгляд на Тома он сказал:

– Вот, теперь, ты видишь, я был прав.

Он приостановился, глядя на деньги с горьким унынием.

– Еще слишком триста недостает. Нескоро я соберу столько денег. Потерять эти сорок-два фунта на хлебе была плохая шутка. Четыре года мне стоило собрать эти деньги. Не знаю, хватит ли меня на земле еще на столько… Надо надеяться, что ты за меня выплатишь, продолжал старик дрожащим голосом: – если ты с годами не переменишь мнение… Да, кажется, тебе скоро придется меня хоронить.

Он жалобно взглянул в лицо Тому, как будто желая с его стороны опровержение.

– Нет, батюшка, – сказал Том, энергически опровергая отцовские слова, хотя в голосе его слышалось маленькое колебание: – вы проживете еще, чтоб видеть все долги уплаченными. Вы сами уплатите их своими руками.

Тон его голоса выражал нечто более, чем решимость или надежду. Легкое электрическое сотрясение пробежало но жилам мистера Теливера; он вопросительно устремил глаза на Тома, покуда Магги, не в силах удержать свой порыв, бросилась к отцу и опустилась возле него на колени. Том помолчал немного и продолжал:

– Несколько времени назад, дядя Глег мне одолжил немного денег; я пустил их в оборот, который удался. У меня теперь в банке триста-двадцать фунтов.

При последних словах он был уже в объятиях матери, которая, со слезами на глазах, говорила:

– О! сын мой, я была уверена, что когда ты вырастешь, ты все устроишь.

Но отец его молчал; полнота чувств отняла у него способность говорить.

Оба, Том и Магги, на минуту сильно испугались, чтоб потрясение, причиненное радостью, не имело пагубных последствий. Однако ж вскоре слезы облегчили расстроенного старика. Широкая грудь его начала судорожно подыматься, мускулы лица пришли в движение и он громко зарыдал. Слезы понемногу совсем его успокоили. Он присел; свободное дыхание мало-помалу восстановилось и наконец, приподняв глаза, он взглянул на жену и – сказал тихим голосом: