Три женщины одного мужчины - Татьяна Булатова

Евгении Николаевне только это и было нужно. Подцепив зареванную Веронику, она проникновенно потрепала по плечу старшую дочь, галантно произнесла: «Постарайся отдохнуть» – и вымелась из выстуженной кондиционером квартиры в душный вечер. Ника плелась рядом и все время переспрашивала: «Может, надо остаться все-таки? Может, надо?» «Не надо!» – заверила ее мать и, вцепившись мертвой хваткой, потащила дочь в счастливое детство.

– Все ушли? – проскрипела Кира Павловна, когда в квартире воцарилась полная тишина.

– Все, – немногословно ответила Вера и села рядом с бабкой.

– Слава богу, – очень тихо произнесла Кира Павловна и осела, как мартовский сугроб. – Сил уже никаких не было. Говорят, говорят… О чем говорят?

Вера с подлинным интересом посмотрела на бабушку. В ее облике больше не было ни властительной Киры Павловны, ни бойкой пересмешницы Киры. Перед Верой сидел невнятный негатив того, что сегодня могли наблюдать приходившие в дом. Складывалось ощущение, что у Киры Павловны было какое-то свое представление о том, как вести себя во «дни тягостных раздумий» и вселенской беды. И это представление не имело ничего общего с традиционным поведением матери, потерявшей единственного сына. При этом Вера точно знала, ее бабка не была бесчувственным человеком. Просто точно так же, как и лежавший в гробу Евгений Николаевич Вильский, да что греха таить, как и сама Вера, переживала она столь глубоко, что со стороны могло показаться – суха, тверда и непоколебима.

– Бабуль, – Кира Павловна устало подняла голову, – пойдем, я тебя чаем напою?

– Не хочу я, Верочка, чаю, – хотела она махнуть рукой, но не смогла и сделала вид, что убирает с колен какую-то соринку. – Мне б знаешь сейчас чего?

– Чего? – Вера готова была бежать за этим «чего» на край света.

– Мне б крысиного яду, Вера. – Кира Павловна горько заплакала. – Радовалась, что живу. Все Митрофанову с первого этажа жалела. А сейчас вот думаю, радоваться надо было за убиенную. Поди, смотрит на меня сверху и язык показывает. Не любила ведь она меня…

Речь Киры Павловны снова сбила Веру с панталыку. «Актриса, блин!» – простонала она и подкатила к бабке ее знаменитую «тачанку».

– Говорят, завтра день пролетит очень быстро, – больше для себя произнесла Вера и пошла по направлению к кухне, не оборачиваясь на плетущуюся следом Киру Павловну.

– Скорей бы, – вдогонку внучке прошелестела та. – Обрезание надо было пацану делать, сейчас бы, как татары, сидели и чай с курагой пили.

– В смысле? – резко обернувшись, Вера чуть не сшибла с ног бабку.

– А че? Ты не знала, что ли? Татары своих дома не держат. Покойника, как куклу, завернут и бегут к себе на кладбище, пока солнце не село. Нормальные люди, все как один богатые.

Как был связан мусульманский обряд погребения и материальный достаток, Вера так и не уразумела, не было сил копаться в бабкиных мыслях. Она просто налила горячего чая в кружку и подвинула усевшейся за стол Кире Павловне.

– Сахар, – скомандовала та и призывно подняла вверх чайную ложку.

«Вот так же она и отцом командовала», – подумала Вера и не тронулась с места.

– Сахар, – требовательно повторила Кира Павловна и уставилась на внучку.

– Что? – Вера сделала вид, что не понимает, о чем та.

– Дай мне сахар.

– На. – Не вставая с табуретки, Вера протянула руку к буфету, не глядя выцепила сахарницу и поставила перед бабкой.

Недовольная Кира Павловна набухала в кружку шесть ложек сахара, тщательно помешала и сделала первый глоток.

– Вот раньше был сахар! А сейчас что?

– Тоже сахар, – заверила ее Вера.

– Это вы так думаете, а по мне – так «белая смерть»!

– То-то, я смотрю, ты этой «белой смерти» себе шесть ложек бабахнула! – возмутилась Вера.

– А какая теперь разница?! – философски изрекла Кира Павловна. – Уходить надо.

– Ну уж нет! – запротестовала Вера. – Живи сколько положено.

– Это кто это тебе, Верочка, сказал?

– Никто!

– Больно уж ты умная. – Кира Павловна критично посмотрела на внучку. – И как только с тобой, такой умной, муж живет? Хотя… Нютька наша дура дурой, а с ней тоже муж живет…

– Она не дура, – больше по привычке вступилась за сестру Вера. – Она просто повзрослеть никак не может.

– Вот и Женька так говорил, – призналась Кира Павловна. – Как, говорил, с ней муж живет?

«Лыко-мочало, начинай сначала!» – чертыхнулась про себя Вера и попыталась перевести разговор на другое.

– Давай я тебе постель разберу, – предложила она бабушке.

– Еще чего! – напугалась та. – Разобрал один такой. Лежит теперь, отдыхает, потолок разглядывает. Сама с руками…

– Ну, сама так сама, – не стала спорить с ней Вера и пошла стелить себе на диване.

– Может, со мной в комнате ляжешь? – Кире Павловне стало жалко внучку.

– Нет, – ответила та и хотела было сказать: «Лягу с папой», но фраза не выговорилась. Вместо нее получилось: «В гостиной прохладнее».

Разошлись по комнатам, но ложиться не стали. Вера села рядом с отцом, не испытывая при этом никакого страха. Наверное, она просидела бы так довольно долго, если бы неожиданно не зазвонил телефон. Вера подскочила на месте, даже в свете случившегося звонок звучал, как грохот трубы с того света.

– Звонят! – истошно прокричала из своей комнаты Кира Павловна.

– Слышу, – моментально отозвалась Вера и понеслась в коридор к подпрыгивающему аппарату. – Алле?

– Как он там?

– Кто? – выдохнула Вера, предположив, что ошиблись номером.

– Женя, – треснула трубка.

– Женя? – обалдела Вера, наконец-то догадавшись, что звонит Марта. – А вы что имеете в виду? Что он встал и чем-то занят?

– Не надо так со мной, Верочка, – слезно попросила Марта Петровна. – Я знаю, что он не встал. Просто хотела спросить, как он.

– Так же, как и вчера, – жестко ответила Вера и повесила трубку.

– Эта? – безошибочно определила, откуда звонок, Кира Павловна.

– Эта, – подтвердила Вера Вильская.

– Отключи телефон, – посоветовала внучке ушлая бабка. – Я всегда отключала, когда Женька был жив, чтоб не звонила.

– А не надо было, – пробормотала себе под нос Вера и выдернула штепсель из розетки.

Через пять минут вместо стационарного зазвонил сотовый. «Папа» высветилось на экране, и дочь Вильского мгновенно схватила трубку: «Алле!»

– Верочка, – послышался голос Марты Петровны Саушкиной. – Женя словно меня зовет. Он там хорошо лежит?

Вера в ужасе перевела взгляд на отцовское лицо, пытаясь отыскать в нем хоть какие-нибудь следы недовольства занятым положением. Ничего подобного в лице Вильского не было. При свете ночника оно казалось чуть более плотным, чем при дневном свете, и даже немного лоснилось. «Тон, что ли, поплыл?» – подумала молодая женщина и холодно проговорила в трубку: