Вариации для темной струны - Ладислав Фукс

котором за стеклом с резными ангелочками стояли два маленьких серебряных детских гробика, ну это уже было чересчур. Когда секретарша увидела такое на столе, она стала судорожно глотать воздух, вытаращила глаза. Подбородок, который у нее лежит на груди, начал трястись. Ясно вам? — назидательно спросил дворник и посмотрел на вас. — Она и понятия не имела о судьбе своих несчастных деток. Думала, наверное, что оба умерли, — а почему бы и нет? — ведь она их оставила в проезде, было им несколько дней, шел снег и стоял мороз, так что птицы падали с крыш… Значит, подбородок у нее трясся, но, когда в кабинет вошел хозяин, частное лицо, она сделала вид, что вроде ничего не случилось, и стала стричь ногти. Ну, вам понятно, что он догадался — не глупый был человек. Позже, когда они оба оказались в кабинете, он посмотрел на фотографию и вздохнул. Вот так судьба, такие, мол, маленькие, двояшки и, наше вам, — умерли. Бедняга мать идет за катафалком, сердце разрывается, вы этого сроду не поймете, у вас никогда не было детей… Потом, работая, стал ей намекать, что существуют разные тайны, которые человек знает, но скрывает, и что люди, подобные ему, чаще всего прячут такие тайны в папках на столе. У него на столе лежала такая темная папка, в которой он нарочно оставлял лист бумаги с разными нацарапанными буквами, секретарша, когда он ушел, попудрилась и бросилась к папке, как дикарь… Ясно вам, барышня? — Дворник посмотрел на Руженку, которая вдруг задрожала, а когда Руженка покачала головой, он продолжал: — Или намекнул еще раз, такие тайны могут находиться в библиотеке, которая была у него в кабинете… Эгей!.. — мотнул ои головой в сторону жены. — Закрой-ка шкаф, опять он открылся. — Пани дворничиха поднялась из-за стола, закрыла за моей спиной шкаф, который перед этим заскрипел. — Ну, просто в библиотеке, — продолжал дворник, когда пани Гронова торопливо вернулась к столу,— Секретарша тут же ринулась в библиотеку, как только ногу себе не вывихнула. Но нашла она там только самые обыкновенные книги, может, среди них и какую-нибудь страшную. Тогда ей пришло в голову, что, может, она чего-нибудь найдет в нижнем шкафу, который был заперт и застеклен, если стукнет хорошенько по стеклу… Барышня, — дворник посмотрел на Руженку и выпустил дым, — что с вами? Надеюсь, вы не боитесь войны, допейте, жена нальет вам еще.

И когда Руженка допила, а пани дворничиха налила ей еще, дворник стряхнул пепел в пепельницу и сказал:

— Ну, а потом пришло время и он стал исподволь рассказывать о том, что некоторые люди не имеют права хоронить своих детей в гробах. И тогда они могут держать их дома. Держат дома скелеты своих детей — двух или одного, смотря по тому, сколько их было — скелетики хорошо спрятанные, например закопанные с разрешения местных властей в саду, который, правда, есть не у каждого дома… — дворник поглядел через кухонное окно в темноту, — а может, спрятанные в квартире… и потихоньку-полегоньку стал, как говорится, привлекать ее внимание к шкафу. Знаете, к тому шкафу, который стоит в кабинете. Да, вы, наверное, не знаете, что шкаф называется сейфом, значит, к сейфу. Это был большой сейф, собственно, это были целые двери в стене… Эге, — повернулся он к жене, — дай-ка барышне лучше глоток водки, раз ей плохо, вино ей не помогает, неужели не видишь…

Пани Гронова выскочила из-за стола и немедленно палила Руженке водки.

— Спасибо, спасибо, — вздохнула Руженка, когда выпила, а глаза у нее вылезли чуть ли не на лоб, — это страшно. Я от этого сама не своя. Страшный случай.

— Это не случай, — выпятил челюсть дворник, — это правда. Самое страшное начнется сейчас. Но чтобы вы немного успокоились, я на минутку отвлекусь, — сказал дворник и подул себе на руку, поросшую черной шерстью… — Расскажу об этом мальчике. Рос он между тем как цветочек; частное лицо наняло ему няню, дало ему все, что требовалось, любило его, но не слишком баловало. У мальчика не было матери, или, точнее говоря, он не знал ее, а у, так сказать, отца времени на него не было, он не брал его с собой в путешествия, и ребенок, собственно говоря, был сиротой, такое несчастное одинокое дитя — грустное, ничего не ведавшее, не понимавшее. Все только про мать мальчик спрашивал… Знаешь, как в этих стихах, — дворник посмотрел на меня, — если вы в школе вообще проходили «Букет» Эрбена…

А потом, прежде чем я успел ответить, в углу тренькнул домашний телефон, дворник погасил сигарету — у него оставался совсем маленький окурок, — встал, положил на стол свою громадную руку и сказал:

— Мне нужно на минуту сбегать, сидите, я сейчас приду. Жена вам нальет еще по глотку.

И он вышел из кухни.

Мы сидели как заколдованные.

Пани Гронова налила Руженке водки, мне — вина из шиповника и сказала:

— Знаете, в жизни всякое бывает. Таких случаев сколько угодно, только о них никто не знает. Самое страшное — впереди. Вот муж вернется и доскажет.

Мы подняли головы, Руженка и я, на лестнице перед квартирой дворника раздался топот, шарканье, кто-то что-то двигал, тащил… Мне вдруг показалось, что из дому выносят что-то большое, тяжелое, нечто вроде длинного черного деревянного ящика. Не выносят ли пианино? — пришло мне в голову. Это была, конечно, глупость. Потом я услышал, как открываются двери в подъезде.

— Муж вам все доскажет, — повторила пани дворничиха, когда мы с Руженкой переглянулись по поводу шума на лестнице. — Муж вам расскажет, тогда и узнаете, что случилось. Добром это, конечно, не кончилось… — сказала она. — Господи, опять этот шкаф открылся…

Я глянул в угол и увидел полуоткрытый шкаф. Пани Гронова подошла, немного постояла возле него, будто хотела, чтобы у меня хватило времени заглянуть в него. Я увидел там палку, что-то вроде копья или алебарды и веревку, затем красную одежду — трико, красную островерхую шапку, колпак, а под колпаком топор. Я быстро повернулся к окну, а пани дворничиха закрыла шкаф. На лестнице послышались новые шаги и даже чей-то голос…

— Муж придет сию минуту, — сказала пани Гронова и села к столу, — ну вот он уже и здесь…

Открылась дверь, и вошел дворник. На его низком