Сердце Черного Льда - Леонид Алехин

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

Дым трубки, смешанный с паром дыхания, закрыл лицо Ойон-атына. Голос его будто бы отдалился, звучал издалека. Миха боялся шевельнуться. Под шкурами проснувшаяся Азора нашла и сжала его руку. Она, оказывается, давно слушала старого шамана.

— Северная ночь спустилась на Белый Город. Подъехал Кан к треснувшим воротам. Навстречу ему вышел воин с железной утренней звездой в одной руке и копьем Кана в другой. С ним были люди Озерного Города, и Стеклянного Города, и люди-птицы, и южные люди Сердечных Камней.

Воин, сумевший вырвать копье Кана из ворот, провел острием копья черту на земле.

«Здесь положу тебе предел», — сказал он.

И сломал копье Большого Тангу пополам.

Миха с облегчением выдохнул. Вроде бы и знакомая с детских лет история, а все-таки, рассказанная иначе, будоражит кровь.

— Это был Озерный Лорд, будущий Король, — сказал он.

Азора робко, словно устыдившись, отняла ладонь. Миха покосился на нее, поймал первую с момента выхода из Парома улыбку.

Дым рассеялся. Дед Ойон дремал, уронив подбородок на грудь.

7

Ближе к Толосу извозчик снова разговорился.

— Извольте полюбоваться, наши знаменитые Виноградные Холмы, — указывал он хлыстом. — Не смотрите, что в снегу, винограду снег не помеха. Как снег сойдет, виноград под весенним солнышком дозреет. Тут и сборщики пожалуют на своих колесниках с корзинами. От самого Валита и Хамона к нам добираются, не говоря уже о Самане.

— Я читал про Виноградные Войны, — похвастался Миха больше перед Азорой, чем перед возчиком. — Виноград, выращенный в Толосе, обладает особым вкусом. Вина, получаемые из него, очень ценятся.

— Дело в пепле, — ввернул возчик. — Когда эрвидоры, еть их, разбудили здешние вулканы на погибель заморским гадам, Толос и окрестности укрыло пеплом. Пепел знатно удобрил землю, и виноград здешний, который и так, сказывают, был неплох, начал родиться всем на зависть.

— А войны получаются, когда Братства Виноделов делят плодородные участки, — продолжал Миха, раздражаясь, что возчик мешает ему демонстрировать ученость. — Здесь полно наемников со всего Акмеона, особенно весной.

— Поэтому Дан с друзьями сюда направились? — спросила Азора, махнув рукой в сторону топавшего за ними «Молотобойца».

Дан принял ее жест за приветствие и ответил оглушительным свистком. У всех заложило уши.

— Может, и поэтому, — пожал плечами Миха, ковыряясь в ухе мизинцем. — Не очень-то Дан рассказывает, что за дела у него в Толосе.

— Да известно, какие дела, — возчик обернулся и подмигнул.

— То есть? — не понял Миха.

— Эхма, чего ты мне, молодой, валенком прикидываешься? Я ж не из Пепельных, руки крутить не стану. Если бы господин Лыцарь к виноградарям наняться хотели, мы бы в другую сторону ехали. На новые поселения, в Виноградники или Ключи. А мы к старому городищу направляемся, в самое гнездо могильщиков.

— Могильщиков?

— Так зовут тех, кто спускается в подземелья Толоса, — проявила неожиданные познания Азора.

— Точно, девонька.

«Вот это да!» Миха откинулся на локти, уставился в небо. Неужели его друзья — преступники Короны, взыскующие запретных сокровищ мертвого города? И как поступить ему, Михе Атмосу? По велению ума, говорящего, что надо держаться от Толоса Трижды Испепеленного подальше? Или по велению сердца, которое наполняет все тело шипучим восторгом и предвкушением чуда?

Надо было послушаться ума.

8

Толос напомнил Михе Грань. Главным образом людьми, их лихорадочными повадками татей, выставленным напоказ оружием, скрытностью. Здесь все, от кабатчика до извозчика, не говоря уже о настоящих искателях удачи, ходили по острой грани закона. Каждый курган, каждая яма могли скрывать запретное наследие древних. Саман, Хамон и Валит, которые даже в ценах на соль не могли сойтись сотни лет, по отношению к недрам Толоса были едины. Всякого, кто алчет знаний Тарту или сокровищ Ночной Орды, ждет каторга. Пытарей-могильщиков это не останавливало.

Селиться в пределах старого городища было запрещено, да никто бы и не стал по доброй воле. Немногочисленные приютные дома жались поближе к землям виноградников. Вдоль границы Толоса жили кочевыми стоянками, по образцу диких тангу. Каждая стоянка со своим законом, своими понятиями, своим вожаком. Стоянки перебивались охотой, разрешенными промыслами, и хотя ежу было понятно, что они служили основным пристанищем могильщиков, Пепельная Стража смотрела на них сквозь пальцы. Здесь, как и в Кагалыме, все были повязаны родством, подношениями, тайными услугами.

Миха с друзьями прибились к одной из больших стоянок. Заправлял здесь всем человек по имени Аркча.

— На железного болвана твоего Аркче плевать, — говорил он, сплевывая коричневой от чинги слюной. — Хочешь у моего костра греться, плати. Хочешь картошки, строганины, опять плати. Хочешь ночью спать спокойно, Аркчу не забывай.

Был Аркча низок, горбат, косил на левый глаз. Сила в нем, несмотря на ущербность, чувствовалась немалая. В своем синем от татуировок кулаке он держал две дюжины мужиков и два раза по столько баб. Шесть из них, как выяснилось, приходились Аркче женами. Самой младшей из них Азора помогла в первый же день ободрать тушку зайца.

Аркча, умевший появляться как гриб из-под земли, вырос у локтя Дана, наблюдавшего за разделкой вместе с Михой.

— Девку береги, — буркнул вожак. — Лучше в мужское переодень. Была доча у Аркчи, украли прямо от костра. Хорошая была, чуть помладше вашей.

После эпизода с зайцем Аркча стал заметно теплее относиться к команде «Молотобойца» и даже снизил побор. Но на все разговоры о старом городище, тайных тропах и постах Пепельных отвечал одинаково: «Аркча охотник, не пытарь. В Испепеленном не Аркча охотиться будет, на него охота будет. Такой беды Аркче не надо».

В окрестностях Толоса ночь и день пусть неохотно, но сменяли друг друга. Михе, с детства привыкшему к дням и ночам, длившимся по полгода, быстрый бег солнца по небу был еще в новинку. Его завораживали синие сумерки, затапливающие холмы кисельной дымкой. На чутких звериных лапах они крались вдоль границы стоянки, отпрыгивали от костров, крутили куньи хвосты на шапках сторожей.

Миха потянулся, подкинул дров в костер. Поднял голову и уперся взглядом в пряжку чужого ремня. На пряжке чеканный герб — скрещенные факел, меч и кирка. На ремне фляга в оплетке, моток бечевы, а там, где носят обычно нож, удивительное дело — лопатка с коротким черенком. Края лопатки отточены до бритвенной остроты.

— Пустишь погреться, земляк? — спросил у Михи хозяин лопатки.

Миха кивнул, косясь по сторонам. Дана, Дериха или Тинкина не было видно. Вот незадача.