Жестокий бог - Л. Дж. Шэн

– Грустно это слышать. – Папа вздохнул, проводя большим пальцем по рулю.

С тех пор как Арабелла уехала, мы с ним проводили много времени вместе и вели душевные беседы. Я видела из своего окна, как отец Арабеллы при встрече поднял ее на руки и как они долго обнимались со слезами на глазах. Надеюсь, он чувствовал себя намного лучше и мог находиться рядом со своими дочерьми и поддерживать их. Я знала, как это бывает после душевной травмы: мой папа не мог прийти в себя после смерти мамы.

– Я вернусь в свою колею, – солгала я, почувствовав непреодолимое желание опрокинуть бутылку джина. Теперь я понимала алкоголиков. Опьянение было самым лучшим средством от боли.

– Я знаю, что ты это сделаешь. – Он кивнул и заговорил о погоде.

Откинув голову на спинку сиденья, я закрыла глаза и расслабилась.

* * *

Сегодня я надела черное шерстяное платье-бюстье с одним плечом из драпированного тюля с кружевом. Оно красиво ниспадало по всему телу. Его отправила мне специальной доставкой Эмилия ЛеБлан-Спенсер вечером накануне выставки, и в коробке лежала записка, от которой у меня зачесались пальцы позвонить ей и спросить о значении этого неожиданного подарка.

Хотя за эти годы я несколько раз бывала в одном и том же месте с этой женщиной, нас никогда официально не представляли. Для меня она была известной художницей и матерью Вона. Я знала о принадлежащей ей в Лос-Анджелесе галерее и восхищалась талантом Эмилии издалека (и ее сыном вблизи). Почему она упомянула о нем? Связывался ли Вон с ней с тех пор, как исчез? Рассказывал ли обо мне?

Эта мысль наполнила меня глупой надеждой, что, может, Вон скучает, думает обо мне. Что, возможно, он все-таки передумал. «Сладкие» подарки по утрам сейчас казались почти силой привычки. Или всего лишь извинениями.

А что, если он будет на выставке. Мой разум ступил на опасную территорию – территорию надежды.

Признание в любви, которое я прочла в его письме, с каждым днем становилось все более сомнительным, но, должна признаться, что, надевая платье Эмилии, мне захотелось броситься в его объятия. Я могла поклясться, что чувствовала его запах.

В этом наряде я выглядела готично, изысканно и соблазнительно.

Рождество витало в воздухе, как запах спелых фруктов. Сладкий аромат выпечки витал в прохладном лондонском воздухе, а белые и красные огни, подобно разноцветным лентам, обвивали английскую столицу. Тейт Модерн представлял собой коричневое здание квадратной формы в юго-восточной части Лондона. Оно было не таким шикарным и красивым, как Тейт Британия, но сегодня показалось мне просто идеальным.

Поппи держала меня за руку, а папа обнимал мое плечо, когда мы шли через Турбинный зал к выставочному пространству. В ту минуту, когда я вошла в помещение, то заметила свое творение. Его невозможно было не увидеть. Скульптура находилась в центре зала, в окружении других произведений искусства, большинство из которых располагались возле белых стен.

Вырываясь из глубин галереи с первозданным блеском и яркими цветами, жестяное лицо статуи с вызовом смотрело на меня. Индийский желтый цвет его плаща привлекал внимание вместе с кровоточащим рубиново-красным терновым венцом. Он был живым, смертоносным и благочестивым.

Мой Жестокий бог.

Сердце забилось быстрее, когда я поняла, что группа людей окружила скульптуру, с благоговением уставившись на нее. Некоторые, вероятно, читали маленькую пояснительную табличку внизу:

Жестокий бог / Техника ассамбляжа / Ленора Асталис

Материал: гвозди, дерево, шипы, бумага, ткань, металл, стекло, пластик, волосы, кровь.

От художника: В самом начале работы над этим произведением я понятия не имела, что это значило для меня. Я хотела увековечить порочную жестокость прекрасного мужчины, сознательно идущего к своей собственной гибели. Название «Жестокий бог» происходит от – «Грешников в руках разгневанного Бога», проповеди, написанной христианским теологом Джонатаном Эдвардсом и прочитанной его пастве в Нортгемптоне, штат Массачусетс, в 1741 году. Говорят, что во время проповеди Эдвардса неоднократно прерывали и спрашивали: «Что мне сделать, чтобы спастись?»

Что вы сделаете, чтобы спастись?

Сможете ли вы зайти настолько далеко, что при этом потеряете любовь всей своей жизни?

– Иди, иди, девочка, сегодня твой звездный час. – Альма Эверетт-Ходкинс сомкнула свои морщинистые тонкие пальцы вокруг моего запястья и потянула меня в толпу людей, знатоков искусства в черном.

– Я заметила этот редкий талант, когда ей было всего восемь. – Альма усмехнулась моему отцу и Поппи, стоявшим рядом с нами, гордо улыбающимся с бокалами шампанского в руках. Сейчас я бы убила за выпивку, но мне следовало оставаться профессионалом и, к сожалению, быть трезвой. Люди задавали мне вопросы о произведении и говорили о собственном понимании моего творения. Я послушно отвечала, пытаясь уцепиться за этот момент, мыслями оставаться здесь, в галерее, переживать свой триумф и выкинуть Вона из головы – по крайней мере, на сегодняшний вечер. Это ведь пик моей карьеры, пик, которого я так долго ждала. И было несправедливо, что он пытался украсть его, даже не присутствуя здесь.

Даже не пытаясь.

Поуп стоял в другом конце помещения рядом со своей картиной огромного размера, разговаривая с группой молодых художников. На выставке было представлено много произведений искусства, но большинство гостей стояли вокруг моей скульптуры. Гордость переполняла меня. Может, я действительно талантлива в конце концов.

Я вытянула шею, наивно высматривая Вона среди толпы, но, конечно, его здесь не было. Это было выше моих сил – не надеяться, что он появится. Как в кино ворвется в зал, измученный и томящийся от любви, с улыбкой Хью Гранта[65], и, заикаясь, произнесет очаровательный монолог, который вырвет сердце у всех, в том числе и у меня.

– Когда вы создавали лицо, то имели в виду конкретного человека? – спросила потрясающая голубоглазая женщина с собранными в пучок каштановыми волосами, кончики которых отливали лавандово-розовым цветом. Она держала в руках бокал красного вина.

Я повернулась, чтобы взглянуть на нее, и улыбнулась.

– Что натолкнуло вас на эту мысль?