Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

— Разумеется, сначала вы получите некоторую подготовкуи наставления в Риме. На это уйдет около полугода, и эти полгода я буду с вами,представлю вас моим друзьям. Я хочу, чтобы они узнали вас, потому что придетвремя, когда я вас вызову, Ральф, и вы станете моим помощником в Ватикане.

— Как мне вас благодарить, ваше высокопреосвященство!Ведь это вам я обязан столь высокой честью!

— Слава богу, у меня хватает ума разглядеть человекаодаренного, кому не следует прозябать в безвестности. А теперь преклоним колена,Ральф, и помолимся. Велика милость божия.

Четки и требник епископа Ральфа лежали на соседнем столике;дрожащей рукой он потянулся за четками и нечаянно сбросил требник на пол.Требник раскрылся на середине. Архиепископ оказался ближе — он поднял книжку ис любопытством посмотрел на нечто коричневое, сухое и тонкое, что было некогдарозой.

— Как странно! Почему вы это храните? Что это, память ородине или, может быть, о матери?

Проницательные глаза, глаза, которых не обмануть хитростью иувертками, смотрели на Ральфа в упор, и уже не успеть было скрыть волнение ииспуг.

— Нет, — сказал он и поморщился. — О матери явспоминать не хочу.

— Но, должно быть, этот цветок много значит для вас,если вы так бережно храните его в самой дорогой для вас книге. Так о чем же онвам говорит?

— О любви столь же чистой, как моя любовь к Господу,Витторио. Она делает только честь этим страницам.

— Я так и подумал, ибо знаю вас. Но не умаляет ли она,эта любовь, вашей любви к святой церкви?

— Нет. Ради церкви я от нее и отказался и всегда будуотказываться. Я далеко ушел от нее и никогда к ней не вернусь.

— Так вот откуда ваша печаль, наконец-то я понял!Дорогой Ральф, это не так дурно, как вам кажется, право. В своей жизни выпринесете много добра многим людям, и многие люди вас будут любить. И та, комуотдана любовь, заключенная в этой старой благоуханной памятке, никогда не будетобделена любовью. Ибо вы вместе с розой сохранили и любовь.

— Я думаю, ей этого не понять.

— О нет. Если вы так сильно ее любили, значит, она настолькоженщина, что способна это понять. Иначе вы давно бы ее забыли и не хранили бытак долго эту реликвию.

— Иногда так сильно было во мне желание оставить свойпост и возвратиться к ней, что лишь долгие часы, проведенные в молитве, меняудерживали.

Архиепископ поднялся с кресла, подошел и преклонил коленарядом с другом, рядом с этим красавцем, которого он полюбил, как мало чтолюбил, кроме Господа Бога и церкви — любовь к Богу и церкви для него была единаи нераздельна.

— Вы не оставите свой пост, Ральф, вы и сами хорошо этознаете. Вы принадлежите святой церкви, всегда ей принадлежали и всегда будетеей принадлежать. Это — истинное ваше призвание. Помолимся же вместе, и отнынедо конца жизни я стану молиться и за вашу розу. Господь ниспосылает нам многиескорби и страдания на нашем пути к жизни вечной. И мы — я так же, как и вы —должны учиться смиренно их переносить.

В конце августа Мэгги получила от Люка письмо: он писал, чтолежит в таунсвиллской больнице, у него болезнь Вейля, но никакой опасности нет,скоро его уже выпишут.

"Так что, похоже, нам не придется ждать конца года,чтоб отдохнуть вместе, Мэг. Рубить тростник я пока не могу, сперва надо совсемпоправиться, а для этого самое верное — как следует отдохнуть. Так что примерночерез неделю я за тобой приеду. Поживем недели две на озере Ичем, на ЭтертонТэйбленд, за это время я наберусь сил и пойду опять работать».

Мэгги как-то не верилось, что они наконец будут вместе, онаи сама не понимала — может быть, ей этого больше и не хочется? Конечно,«медовый месяц» на постоялом дворе в Данни оказался для нее пыткой, и душевнаяболь не проходила много дольше, чем телесная, но Мэгги так давно и такстарательно отгоняла эти воспоминания, что теперь они уже не страшили; притомона с тех пор много читала, и ей стало понятно, что во многом виновато былопросто-напросто невежество: и она и Люк слишком мало знали. Дай-то бог, чтобыот этой встречи родился ребенок! Будет у нее маленький, будет кого любить, итогда ей станет несравнимо легче. Энн будет не против малыша в доме, она егополюбит. И Людвиг тоже. Они ей сто раз это говорили, все надеялись, что Люк вкакой-нибудь свой приезд побудет подольше и пустое, одинокое существование егожены получит новый смысл.

Она рассказала им, что пишет Люк, и они вслух порадовались,но втайне приняли новость недоверчиво.

— Голову даю на отсечение, этот негодяй опять подкаким-нибудь предлогом укатит без нее, — сказала мужу Энн.

Люк взял у кого-то взаймы машину и рано утром заехал заМэгги. Он сильно похудел, пожелтел и сморщился, будто вымоченный в уксусе.Мэгги была поражена; она отдала ему чемодан и села в машину с ним рядом.

— Что это за болезнь Вейля, Люк? Ты писал, ничегоопасного, а по тебе сразу видно, что ты болел очень серьезно.

— Да нет, это вроде желтухи, рано или поздно ее каждыйрубщик подхватит. Ее разносят тростниковые крысы; если у тебя порез илицарапина, заразы не миновать. Я парень здоровый, так что отделался легко,другие куда тяжелей болеют. Доктора говорят, я в два счета буду опять молодцом.

По глубокому, густо заросшему лесом ущелью дорога взбираласьв гору, в глубь материка; на дне ущелья ревела и грохотала набухшая,полноводная река, а в одном месте откуда-то сверху в нее низвергался, пересекаядорогу, великолепный водопад. И они проехали между отвесной скалой и падающимвкось потоком, под влажно мерцающей аркой — причудливым сплетением света итеней. Чем выше в гору, тем становилось прохладней, в воздухе разливаласьчудесная свежесть, — а Мэгги уже и забыла, как легко дышится, когдапрохладно. Джунгли клонились над дорогой, вставали сбоку сплошной пугающей,непроницаемой стеной. Древесных стволов было не разглядеть под тяжелым покровомгустолистых лиан, они перекидывались с вершины на вершину, тянулись непрерывно,нескончаемо, будто на весь лес наброшена исполинская завеса зеленого бархата.Но под этими зелеными сводами перед глазами Мэгги мелькали то изумительныйцветок, то бабочка, то колесо паутины и, точно ее неподвижная ось, большущий, внарядных крапинках, паук, то невиданные грибы, въедающиеся в поросший мхомствол, то птицы с длинными развевающимися алыми и золотистыми хвостами.

Озеро Ичем лежало на плоскогорье, прелестное в безупречнойрамке незатоптанных берегов. Перед заходом солнца Мэгги с Люком вышли наверанду пансиона поглядеть на эти тихие воды. Мэгги хотелось досмотреть, какбольшие летучие мыши, пожирательницы плодов (еще их называют летающимилисицами), слетаясь на кормежку, кружат в небе, точно вестницы Страшного суда.С виду они страшны и отвратительны, но на удивленье робки и совершеннобезвредны. При виде темной стаи, трепещущей в расплавленном золоте заката,замирало сердце; в Химмельхохе Мэгги каждый вечер выходила на веранду поглядетьна них.