Перстень Лёвеншёльдов - Сельма Лагерлеф

Идите же с нами, бросайте свои дела. Пусть овес стоит в копнах на полях, покуда тощее зерно не высыпется из метелок, пусть картофель гниет в земле! Отвяжите лошадей, чтоб они не погибли от жажды в конюшнях, оставьте двери хлева открытыми, чтобы коровы могли войти на ночь под крышу. Берите с собой ребятишек, ибо дети принадлежат Богу! Господь не оставит их, укажет им верный путь. Они помогут там, где бессильна мудрость мужчин.

Спешите же к нам все — и мужчины, и женщины, и дети! Разве может кто-нибудь оставаться дома? Кто знает, вдруг он окажется избранником Божьим? Идите же сюда все, кто ищет милосердия Божьего, кто не хочет, чтобы его душа не блуждала беспомощно в бесплодных пустынях, тщетно пытаясь обрести покой! Спешите к нам, Бог отнял у нее разум, а лес так велик.

Кто найдет то место, где частый ельник стоит стеной, а мох лежит мягким ковром? Что там чернеет у подножья скалы? Да это всего лишь муравейник. Хвала тому, кто направляет стопы безумца по верному пути!

О, что за странная процессия! То не праздничная толпа приветствует победителя, осыпая его путь цветами, оглушая его ликующими криками, не паломники шествуют под звуки песнопений и свист бичей на пути к святым местам, то не скрипучие повозки переселенцев тащатся в чужие края искать пристанища, не вооруженные солдаты маршируют под барабанный бой. Это всего лишь простые крестьяне в будничной домотканой одежде и потертых кожаных передниках да их жены, которые, прихватив с собой вязание, несут на спине ребятишек либо ведут их за руки.

Величественное зрелище — люди, объединившиеся во имя великой цели. Будь это чествование героя, восхваление Бога, поиски новых земель или защита отечества. Но этих людей гонит не голод, не страх Божьей кары и не война. Они думают не о себе, их помыслы бескорыстны. Они идут на поиски деревенской дурочки. Сколько пролито пота, сколько сделано шагов. Волнения, страх и молитвы, и все это лишь ради того, чтобы найти бедняжку, которую Господь лишил разума.

О, как не любить этот народ! Как удержаться от слез при воспоминании об этом шествии тому, кто стоял у дороги и видел идущих мимо мужчин с суровыми лицами и огрубелыми руками, женщин, состарившихся до срока, и усталых детей, которым Бог должен указывать верный путь?

Шествие опечаленных людей заняло всю дорогу. Озабоченными взглядами меряют они лес и мрачно продолжают свой путь, зная, что ищут не живую, а мертвую.

Что это там чернеет у подножья скалы: муравейник или вывороченное с корнем дерево? Слава небесам, это всего лишь поваленная ель! Но разве можно разглядеть здесь что-нибудь толком, в такой чащобе?

Кажется, будто конца-края нет людскому потоку! Возглавляющие шествие сильные мужчины уже дошли до опушки леса, что начинается к западу от Бьерне, а те, кто плетется позади, — калеки и убогие, изнуренные работой старики и женщины с малыми ребятишками на руках, — едва успели поравняться с церковью в Брубю.

И вот шествие, похожее на извивающуюся змею, исчезает в лесу. Утреннее солнце бросает блики под сосны, но, когда люди выйдут из лесу, их встретит солнце вечернее, заходящее.

Уже третий день они ищут и ищут без устали. Они заглядывают в расселины в скалах, где недолго соскользнуть с крутого обрыва, ищут в буреломе, где того и гляди поломаешь руку либо ногу под густыми и раскидистыми еловыми ветками, где мягкий мох так и манит отдохнуть.

Что только не попадается им на пути: медвежья берлога, лисья нора, глубокое логово барсука, черная угольная яма, пригорок, красный от брусники, камень, брошенный великаном… Но вот того, что чернеет у подножья крутой горы, они не приметили. Никто не заглянул туда поглядеть, что это — муравейник, поваленное дерево или человек. А ведь это был человек, только никто не догадывался заглянуть туда.

Вот они вышли из лесу навстречу вечернему солнцу, но девушку, у которой Господь отнял разума, они так и не нашли. Что им теперь делать? Еще раз прочесать лес? В лесу ночью опасно: увязнешь в бездонной топи либо сорвешься с крутого обрыва. Да и как им найти ее в темноте, когда они и при свете-то этого не сумели?

— Пойдем в Экебю! — раздается крик в толпе.

— Пойдем в Экебю! — подхватывают остальные. — Пошли в Экебю!

— Пойдем и спросим кавалеров, для чего они спустили собак на того, у кого Господь отнял разум, для чего они довели дурочку до отчаянья! Наши бедные голодные дети плачут, одежда на нас порвана, снопы стоят на полях, и зерно осыпается, картофель гниет в земле, лошади бегают без присмотра, за коровами ходить некому, мы сами еле живы от усталости, и во всем этом виноваты кавалеры. Пойдем в Экебю и расправимся с ними! Пошли в Экебю!

В этот проклятый год беды вовсе одолели нас. Тяжко карает крестьян десница Господня, зимой не миновать нам голода. На кого указует перст Божий? Видно, не на пастора из Брубю, его молитву Господь услышал. На кого же тогда, как не на кавалеров? Пойдем в Экебю!

Они погубили усадьбу, выгнали майоршу с нищенской сумой на большую дорогу. Из-за них мы лишились работы. Из-за них нам приходится голодать. Вот из-за кого мы терпим нужду. Пойдем в Экебю!

И вот мрачные, озлобленные люди устремляются в Экебю. За мужчинами идут голодные женщины с плачущими детьми на руках, а позади плетутся калеки и изнуренные работой старики. И нарастающее озлобление волной проходит по рядам от стариков к женщинам, от женщин к мужчинам, идущим впереди.

Людской поток подобен осеннему половодью. Помните ли вы, кавалеры, весенний поток? Вот с гор бегут новые волны, они вновь грозят чести и славе Экебю.

Торпарь, пашущий в поле у опушки леса, заслышав разъяренные крики толпы, отпрягает одну из лошадей и скачет прямо в Экебю.

— Беда, беда! — кричит он. — На Экебю идут медведи, волки и тролли!

Он скачет по двору, обезумев от страха.

— Все лесные тролли идут на нас! — вопит он. — Они разорят Экебю! Спасайся, кто может! Тролли сожгут усадьбу и перебьют всех кавалеров!

Вот уже слышится топот ног, рев разъяренной толпы. Осеннее половодье обрушилось на Экебю.

Знает ли этот неудержимый лоток озлобления, чего он хочет? Чего хотят эти люди: пожара, грабежей, убийств?

Это не люди, это лесные тролли, дикие звери из глухомани. «Мы, темные силы, вынужденные скрываться под землей, вырвались на свободу на один лишь волшебный миг. Жажда мести освободила нас».

Это горные духи, добывающие руду, это лесные духи, что валят деревья и караулят угольные ямы, это духи полей, что растят хлеба. Они вырвались на свободу и готовы разрушать все вокруг. Смерть Экебю! Смерть кавалерам!

Здесь, в Экебю, вино льется рекой. Здесь под сводами подвалов лежат груды золота. В кладовых полным-полно зерна и мяса. Неужто честные люди должны голодать, а негодяи купаться в довольстве?

Но теперь кончилась ваша власть, кавалеры, чаша терпений переполнилась. Вы, неженки, руки которых никогда не пряли, вы, беззаботные птицы, кончилось ваше время. В лесу лежит та, которая вынесла вам приговор, а мы — ее посланцы. Не судья и не ленсман вынесли вам приговор, а та, что лежит в лесу.