Зима в раю - Елена Арсеньева

«А нас, наверное, теперь выселят, – подумала равнодушно. –После того, как дядю Шуру забрали, – полквартиры отняли. Теперь, после мамы, наверное,все отнимут. Ну и куда я с ними денусь, с больными? Надо работу искать. А что ямогу? Кто меня возьмет? Даже на стройку на автозавод, верно, не возьмут. Да икакой из меня строитель? Я, как Соня Мармеладова, никчемная, ни на что негодная, мне небось только и осталось, что на панель!» И Оля хрипло хохотнула.Невесел был этот смех, и от бодрости, с таким трудом за несколько часов покрупицам собранной, ничего не осталось. Слезы навернулись на глаза, и высокаямужская фигура, выступившая Оле навстречу из подворотни, словно бы расплылась…

– Наконец-то, – послышался раздраженный голос. – Где была?

Это Верин, с удивлением узнала Оля. А почему он так груб?

– Вы почему так со мной разговариваете? – спросилазаносчиво, не дав себе труда поздороваться.

– Потому что я тебя два часа жду, ясно? – ответил Верин,ничуть не смягчив голоса. – Где шлялась, спрашиваю? Ну?

И, схватив за руку, сильно, больно притянул к себе.

– Пустите! – начала вырываться Оля. – Вы с ума… какое выимеете…

– Успокойся, – оглянувшись, Верин втолкнул Олю в подворотню,притиснул к стене. – Тихо. Да тихо, говорю! На свидание ходила?

– Какое свидание! – хотела огрызнуться, но голос жалкодрогнул. – Кому я нужна, с такой семьей!

– Кому-то вот нужна, – странно ответил Верин. – Изуниверситета исключили, да?

– Да. А вы откуда знаете?

– Знаю, – вздохнул он, – поинтересовался. Ничего, Оленька,это переживаемо. Надо посидеть тихо, на время затаиться. Ты молодая еще, какиетвои годы.

– Мне уже двадцать два, – зло сказала Оля. – Ничего себе! Исколько таиться, как вы думаете? А главное, где?!

– Хочешь знать?

Верин чуть отстранился, вгляделся испытующе в лицо.

– Есть такое место. Спрячешься там – и скоро никто даже невспомнит о том, кто ты такая. Совсем другая жизнь будет. Все с нуля…

– Ничего не понимаю, – зло дернула она плечом. – Раньшелюди, все потерявшие, отщепенцы вроде меня, шли в солдаты, в пираты, вразбойники, ну, не знаю… А женщины…

– А женщины, – перебив, спокойно сказал Верин, – шли замужза богатых и сильных людей, которые давали им свое имя.

Оля онемела.

– Что? – слабо выдохнула через минуту.

– Что слышала, – резко ответил Верин. – Вот что… Я скажу,только ты меня не перебивай. Тебе сейчас будет не по себе… Я понимаю, я длятебя, девчонки, старик, но я еще очень далеко не старик, и ты скоро поймешь.Узнаешь скоро! Я это не из какой-то жалости делаю, я вообще слова такого незнаю – жалость. Даже если бы все это не случилось у вас в семье, я бы все равнос твоим дядькой договорился насчет тебя. Ну, жениться на тебе, понимаешь?

– Как с дядькой? – рассердилась Оля. – А я что? Разве ничегоне значит, чего я хочу?

– Молчи, сказал же! – рявкнул Верин. – Много ты понимаешь вжизни! Много ты понимаешь в том, в какое время мы живем! Тебя только сейчасдолбануло как надо, а раньше… Все в розовом свете было, да? Вернее, вреволюционно-красном?

И такие горькие, такие отчаянные, потерянные ноткипрозвучали вдруг в голосе Верина, что Оля внимательней вгляделась в чеканное,суровое и сейчас, в полумраке, в самом деле – красивое и еще совсем молодое еголицо…

– Не скажу, что я всю жизнь был сильно идейный, но ведь и яво что-то верил, на что-то надеялся. Мы думали: главное – революция, а потом навсей земле настанет райский сад, особенно для тех, кто революцию делал. Черта сдва! В саду мороз сорок градусов и северный ветер, все райские яблоки давнопоморозило к чертям. Сгнили они все. Надеяться надо только на себя, ноневозможно же всегда одному быть. Ищешь, ищешь человека, чтоб тебе подобен был…Чтоб не продал! Трудно найти. Но ты… Я давно жду, чтобы ты подросла, потому чтотолько ты… – Он сильнее притянул к себе ошеломленную Олю. – Да и ты ведь однане проживешь, а со мной – спасешься. И Милку-Любку, и деда спасем. И квартирувашу отобьем, не бойся, я много что могу. Только тут надо очень хитро,понимаешь, очень хитро все сделать! – быстро говорил Верин. – Надо оформитьдокументы задним числом. Как будто мы с тобой в загсе записались еще до того,как Александру повязали. Ч-черт, дура, вот дура… – вызверился он, и волчьяярость, прозвучавшая вдруг в его обволакивающем, отнимающем соображение голосе,вернула Олю к жизни, вырвала из оцепенения.

– Что? Вы что говорите? А ну, пустите меня! – забилась она.

– Не дергайся! – Верин стиснул ее запястья, развел руки в стороны,навалился всем телом и словно бы распял Олю на стылой стене подворотни. –Молчи! Отвыкай со мной спорить, поняла? Я лучше знаю, что тебе надо, чтобывыжить, я всю жизнь только и делаю, что выживаю, я…

Ну вот! Еще один! Чтобы выжить… Да провалитесь вы все!

– Выживаете? – прошипела Оля. – А я не хочу выживать,понимаете? Мне это не нужно! Я хочу жить, а если нужно будет выживать, а нежить, мне не нужно, мне лучше умереть. Я не хочу сгнить, я хочу…

– С ним-то как раз и сгниешь, – раздался рядом хриплыйголос, и прозвучал он так неожиданно, что Верин вздрогнул и разжал руки.

Отпрянул от Оли:

– Кто здесь? Что такое?

Оля отскочила от стены, вгляделась. Неподалеку стояланевысокая женщина в легком пальто и с непокрытой головой. Темные волосы, оченьтемные глаза… вроде еще молодая… Ничего не разглядишь тут, конечно, толком, новидно, какое изможденное у нее лицо. Больная, что ли? Какая худая и как хрипит…

Оле стало страшно под ее немигающим взглядом. Почему она таксмотрит? С такой ненавистью… да, с ненавистью!

– Что вам нужно?

– Да так, о здоровье твоем забочусь, – хрипло хохотнулаженщина. – Неужели не знаешь, с кем обжимаешься, дура?

– Пошла вон! – прорычал Верин и сунул руку в карман. – Зачемпритащилась, сука?!

– Ну, тебе лучше знать, ты меня и сучил, – покорно кивнулаженщина. – А была-то Лелечка, лапушка…

Оля смотрела с ужасом, непонимающе, мечтая только об одном –шмыгнуть во двор. Но эти двое загораживали путь.