Лагуна. Как Аристотель придумал науку  - Арман Мари Леруа

Детали в этом случае неважны. Насколько известно Аристотелю, астрономия не имеет отношения к естественным наукам. Модели, предложенные математиками-астрономами, могут описывать божественные события. Они способны “сохранить явления”, phainomena, – эту фразу приписывают Платону. Это важно, хотя и недостаточно. Звезды – не просто математические модели, они представляют собой природные объекты. Это предмет изучения естественных наук, а естественным наукам требуются каузальные объяснения. Из чего небеса? Почему они вращаются? У астрономов не просто не было ответов на эти вопросы – они об этом даже не задумывались.

Из всех природных сущностей аристотелевского космоса небесные тела – Луна, Солнце, планеты и особенно звезды – наиболее совершенны и божественны. Они, признает Аристотель, хуже всего поддаются изучению, так как расположены очень далеко, и мы знаем о них крайне мало. Однако это не должно останавливать нас от попыток понять их. Пытаясь разобраться в сложном, следует радоваться и скромным результатам. Быстрый взгляд на лицо любимого принесет больше удовольствия, чем постоянное присутствие обыденных вещей в поле зрения.

Ретроградное движение Марса относительно звезд (август 2003 г.)

Аристотель разбирает связанные с небесными телами вопросы в трактате “О небе”. Он утверждает, что небесные тела, как и содержащие их сферы, сделаны из уникального вещества: to prōton stoicheion. С эфиром (aithēr) число аристотелевских начал доходит до пяти. Как и четырем подлунным началам, эфиру присущ природный принцип изменения и покоя. Здесь, как и всегда, когда Аристотель считает нечто вечным, он обращается к форме круга. Он считает движение по кругу простейшим из возможных[216].

Исходя из этого, Аристотель постулирует, что естественное движение эфира круговое, однако естественного места отдыха у этой субстанции нет. Поскольку эфир движется по кругу (а не вверх-вниз), он невесом. Он не входит в цикл трансформаций, в котором задействованы четыре “обычных” начала, и поэтому разрушить эфир невозможно.

Эфир – вещь неоднозначная. Платон в “Тимее” изложил традиционный взгляд на строение звезд: считалось, что они из огня. Прокл Диадох (V в.) отмечал, что платоники воспринимали эфир совершенно по-первобытному.

Некоторые перипатетики отказались от концепции эфира. (Она вернула себе былую популярность в средние века.) Тем не менее, причины выдумать его были весомыми. Если бы звезды состояли из комбинации четырех подлунных начал, было бы сложно объяснить элегантную закономерность их движения – а с эфиром это возможно без труда. Кроме прочего, эфир обеспечивает вечное существование. Это означает, что звезды не должны соперничать с вечным круговоротом начал, уничтожающем все на Земле, включая людей.

Наиболее странная часть космологии Аристотеля – это не химия, какой он ее видел, а приложение телеологического – функционального – мышления к небесам. Заявлять, что небесные тела вращаются вокруг Земли потому, что они из эфира, – означает просто наделить их материальной и действующей причинами. Однако Аристотель, как обычно, требует и целевой причины. Небесные тела вращаются по той же причине, по которой размножаются животные и растения: чтобы быть вечными. Это странно: зачем звездам для движения вообще нужна причина? Но для начала пойдет.

Аристотель хочет показать, что звезды движутся за счет вращения эфирной сферы, а не ведомые каждая собственным “двигателем”. Он приводит несколько аргументов: все звезды движутся синхронно, поэтому наиболее экономично объяснение их движений – коллективное перемещение. Аристотель сравнивает звезды с кораблями, влекомыми течением. Притом, если эти объекты двигались бы самостоятельно, мы видели бы, как они вращаются. Например, Луна не вращается: мы постоянно видим ее “лицо”. А если бы небесные тела перемещали сами себя, у них имелись бы приспособления: ноги, плавники, крылья – но их нет. (Никто и никогда не видел у Луны крылья!) Однако не может быть так, продолжает он, чтобы природа забыла снабдить их приспособлениями для передвижения. В конце концов, устройство небесных тел прекрасно отвечает их целям – гораздо лучше (Аристотель это признает), чем целям любого животного. Так что способ перемещения таких объектов, видимо, не требует приспособлений: они двигаются в хрустальной сфере из эфира.

Аристотелевские телеологические объяснения в отношении животных легко интерпретировать в свете современных адаптационистских воззрений в биологии. Но небесные тела? Науке известно, что Луна шарообразна и обращается вокруг Земли. Обсуждать то, что у спутника Земли нет крыльев, никому не приходит в голову. Но в том и дело, что мы считаем Солнце, Луну и звезды неодушевленными, а для Аристотеля они не менее живы, чем пчелы, слоны и люди. В каком-то смысле они даже более живые – ведь из всех природных объектов они совершеннее всех. Может быть, у космоса как целого нет души – зато у отдельной звезды она есть.

Аристотелевская биология небесных тел несколько туманна (но может ли быть иначе?). Иногда он утверждает, что живы не сами звезды или планеты, а сферы, в которые те встроены. Для него внеземная жизнь определенно существует – и не столь важно, в форме ли звезд либо их сфер. Может, это очередное космологическое нововведение? “До сих пор мы думали о звездах лишь как о телах и единицах, имеющих порядок, но совершенно неодушевленных, а надо представлять их себе как [существа], причастные жизни и деятельности”. Аристотель даже пристраивает несколько ступеней к верху своей зоологической лестницы. Звезды или их сферы наиболее совершенны, учитывая характер их движения, следовательно, совершенны и способы достижения ими целей. Планеты, Солнце и Луна ближе к Земле, а значит, чуть менее совершенны. У бездвижной Земли вообще нет цели.

Небесные тела (подобно растениям и животным) в общем случае устроены так, чтобы достигать своих целей. Однако они не обязательно безразличны к подлунному миру. Звезды, чьи орбиты неизменны, движутся по очень простым траекториям, но с другими космическими объектами дело обстоит иначе. Планеты совершают обратное движение, а Солнце движется не только с востока на запад, но и “вторично”, с запада на восток, по эклиптике. Именно это движение пытались математически описать астрономы. Аристотель, тем не менее, хочет наделить эти более сложные движения целью. “Вторичные движения” Солнца и Луны служат причиной смены времен года, как и круговорот начал в подлунном мире, удерживающий мир от превращения в луковицу. Однако есть ощущение, что Аристотель считает это не следствием материальной необходимости, а причиной “вторичных движений”. Отметьте направление причинно-следственной связи. Начала подлунного мира участвуют в круговороте не потому, что Солнцу присущи “вторичные движения”, а строго наоборот: “вторичные движения” Солнца существуют для того, чтобы был возможен круговорот начал в подлунном мире. Аристотель будто использует здесь принцип условной необходимости из собственной зоологии. Принцип гласит, что свойства живого существа подобраны так, чтобы соответствовать друг другу и космосу в целом. В таком случае аналогия с домохозяйством в “Метафизике” (λ, 10) применима не только к тому, как существование обитателей подлунного мира зависит друг от друга, но и к тому, как их существование зависит от действий созданий, вращающихся вокруг Земли. Сущности, стоящие выше и ниже в цепочке бытия, связаны сетью многократно перекрещенных взаимовыгодных отношений. Масштаб экологии Аристотеля буквально космический. В трактате “О возникновении и уничтожении” Аристотель пишет, что возникновение происходит при приближении к Солнцу, а в “Физике” он превращает одну из своих любимых фраз “человек рождается от человека” в “человек порождает [не только] человека, но и Солнце” (курсив мой. – А. М. Л.). Это не просто утверждение о взаимосвязи всего сущего, а констатация космической причины.