Неподвижная земля - Алексей Семенович Белянинов

— Мы не имеем права оставлять им матчасть, — говорил лейтенант. — Ясно? Нас за это по головке не погладят.

Спицын хоть и стоял по стойке «смирно», но лейтенанта не слушал. Он и без него знал, что сегодня утром одно из орудий их батареи вынуждено было срочно менять позицию и вражеский снаряд накрыл расчет, насмерть уложил лошадей. Орудие так и осталось там, на опушке леса.

— Приказываю, — сказал лейтенант. — Под покровом темноты подобраться к орудию с людьми и лошадьми и доставить его обратно в расположение батареи. Ясно?

— Так точно. Ясно, — сказал Спицын.

Лейтенант вытащил пистолет и для убедительности оттянул затвор.

— А кто посмеет струсить, в живых все одно не будет, — добавил он и помахал пистолетом.

Спицын и на это не обратил внимания. Он только зло подумал, что их лейтенант — он-то и трусит как раз больше всех. Из всего, что он наговорил по неопытности и молодости, верно одно: пушку нельзя оставлять.

Очень странно, но получилось все именно так, как Спицын и загадывал. Когда стемнело, он пошел первым, один. Остальные по его приказу двигались следом с интервалом в двадцать пять метров. Ездовые в поводу вели лошадей — сперва коренных, а за ними пристяжек, чтобы не путаться там впопыхах.

Остались позади шершавые стволы сосен, и Спицын успел подумать: хорошо, что кончились эти дурацкие белые ночи… Ты никого не видишь, но зато и тебя никто не видит. Можно по поляне ползком добраться до брошенного орудия. Добраться и позвать:

— Король! Король!

Это была фамилия замкового. Еще днем лейтенант в свой бинокль видел: когда выбыла из строя упряжка и полег расчет, Король отомкнул замок и скрылся в кустах. Значит, прячется где-то поблизости.

Прошло еще какое-то время, прежде чем зашуршали кусты, и Спицын на всякий случай приподнял винтовку.

— Тут я, — раздался знакомый голос. — А кто меня зовет?

— Я, Спицын…

Вдвоем они на всякий случай развернули пушку стволом в сторону немцев, поставили замок, а потом начали выпрягать успевших остыть лошадей.

Дальше было уже просто. Подошли ездовые с конями. И не только орудие, но и две повозки с боезапасом, — все это вернулось на батарею, и утром пушка уже вела свой разговор с противником.

— Молодцы, — сказал им лейтенант.

А неподалеку было несколько свежих холмиков — могилы ребят. Ночью их тела они погрузили на повозки с боезапасом и похоронили честь по чести.

Этот случай особо запомнился потому, что в тот раз, трудной, отчаянной осенью 41-го года, он определил свое отношение к неизбежным вопросам жизни и смерти на этой войне… «Чему быть, того не миновать», — сказал он сам себе в ту минуту, когда полз через поляну к орудию. Но это не было покорностью — покорностью перед судьбой. Это звучало: «А пока не убили, надо работать».

И он работал.

Тем более что его солдатский опыт, приметливая солдатская мудрость подтверждали: смерть на фронте безошибочным чутьем угадывает тех, кто особенно ее боится.

Так было, например, с тем телефонистом, с которым они ходили за полевой кухней. По дороге их застигла бомбежка с воздуха, и все залегли, а телефонист метался, не мог решить — какая же ямка или какой кустик против других безопаснее. Матерный окрик заставил его упасть ничком, и так он лежал, втянув голову в плечи.

Они разыскали полевую кухню в деревне, среди домиков с подслеповатыми окнами. Проклятые бомбы повырывали у кухни колеса, и горячий котел пришлось перетаскивать на подводу и так везти обед на батарею, к оголодавшим артиллеристам.

И бомбежки уже не было, и артобстрел начался и кончился, а телефонист и на батарее оглядывался, суетился и наконец залез в окопчик, делал вид, что ремонтирует там аппарат. Когда они уже не то обедали, не то ужинали, и было удивительно тихо в осеннем лесу, шальная одинокая пуля прошила голову телефонисту, который с котелком в руках пристроился у своего окопчика, свесив в него ноги.

Все девятьсот дней ленинградской обороны провел Спицын в тех местах. Там заслужил два из своих трех орденов Славы. На его счету семнадцать вражеских танков, более двухсот подавленных огневых точек. Безошибочный глазомер слесаря, деловая солдатская отвага помогали ему находить верные решения в самых трудных и сложных положениях, в какие только может поставить человека война.

Он защищал Ленинград и защитил его. А в самом Ленинграде так и не побывал, ни разу в жизни. Однажды командир пообещал ему трехдневный отпуск для поездки, но почему-то, — он уже не помнит, почему, — с отпуском ничего не получилось.

А когда война кончилась и старший сержант Василий Спицын возвращался на Балхаш, он подумал под стук колес: ему-то посчастливилось, не то что отцу; его отец еще с первой германской не вернулся в родную воронежскую деревню. А он едет, едет домой, хоть и прошел со своей пушкой всю Прибалтику, всю Польшу, Гдыню брал и Кенигсберг, и все больше — прямой наводкой, и во всяких побывал переделках и закончил войну в шестидесяти километрах от самого города Берлина.

…Живя в Балхаше, мне приходилось слышать советы:

— А с нашими старожилами вы познакомились? Разговаривали с ними?

— В техникум непременно зайдите, к нашей молодежи…

— Вы ездили в Коунрад? Ведь Коунрад и Балхаш… Как бы сказать? Ну, один без другого дня не могут прожить.

И я встречался, ездил, знакомился, разговаривал.

На карьере в Коунраде холодным солнечным днем я виделся не только с Базылом Акимбековым, представителем старшего поколения, которое все это начинало.

Подносчики сгружали с машины бумажные мешки со взрывчаткой, сюда подошел высокий, плечистый парень в очках — Баян Ракишев, начальник взрывцеха.

Он родился и вырос в тех же степях что и Базыл-ага. Однако разница в годах придала его биографии другие черты, характерные именно для его поколения. Баян начинал в Коунраде — в 1956 году, кончив горный институт в Алма-Ате.

И вот уже добрый десяток лет живет здесь молодой инженер и не думает, что он совершает грех, поднимая на воздух скалы. Пожалуй, грехом в представлении Баяна было бы совсем другое, — если бы, например, они почему-либо задержали взрывные работы и неожиданно иссяк бы поток руды.

Я встречался со многими людьми. И не сразу понял, чем похож тот же Баян Ракишев на балхашского ветерана Азамбая Тлеугабылова, который уже больше тридцати лет живет в бухте Бертыс, работает в металлургическом цехе. И что-то общее с ними я уловил у Василия Спицына. А Спицын чем-то напоминал мне молодого парня Ахмана Телендинова, который совсем недавно пришел в бригаду взрывников в Коунраде.

И хоть до