Атомка - Франк Тилье

Ламбруаз остановился на фотографии девочки. Евгения Кузьменко, девять лет. Чудесная девчушка, которую радиация пожирает изнутри…

— Мы вместе с профессором пытаемся хотя бы на время вырвать этих детей из смертоносной среды. На родине из-за недостатка средств они вынуждены питаться тем, что вырастят на своих огородах. По нашим предположениям, более полутора миллионов человек сильно заражены цезием-137, и четыреста тысяч из них дети, проживающие в трех тысячах сел, — это если верить картам фонда. И я уже не говорю ни об уране, ни даже о свинце, который сбрасывали сверху на «радиоактивный вулкан» реактора, чтобы он не мог разогреваться дальше и чтобы уменьшить выброс вредных веществ в атмосферу, их рассеивание по полям в радиусе сотен километров.

— А что, самые тяжелые патологии создает именно цезий-137?

— Цезий, стронций, свинец, уран, торий — все они чрезвычайно вредны для здоровья. Но цезий особенно коварен, потому что он метаболизируется, то есть перерабатывается организмом примерно так же, как калий. Достаточно, чтобы он поступил в организм с водой или плодами земли, и вы найдете его, пусть и в мельчайших дозах, в каждой клетке, без исключения. Да, это бесконечно малые величины, но их достаточно, чтобы разносить в течение жизни человека по всему его организму весьма сильнодействующие радиоактивные частицы. Разрушения, которые постоянно производит в клетках это внутреннее облучение, очень велики, набор болезней, вызванный им, весьма разнообразен: тут и кардиомиопатии, и патологии печени, почек, эндокринных желез, иммунной системы… список, увы, можно продолжать. И вы можете себе представить, с какими генетическими аномалиями появляется на свет потомство тех, кого называют детьми Чернобыля. — Он вздохнул, помолчал, потом заговорил снова: — В течение долгого времени правительство России отрицало, что взрыв в Чернобыле стал причиной медленной смерти людей. Врачей и ученых, которые осмеливались заговорить о том, что Чернобыль продолжает убивать и годы спустя после катастрофы, сажали за решетку. Прежде всего тут вспоминаются Василий Нестеренко и Юрий Бандажевский[58]— люди совершенно выдающиеся. Лео Шеффер тоже из этой когорты.

Ламбруаз продолжал перебирать файлы в папке. Шарко чувствовал: этот тип чувствует себя задетым, он все больше раскаляется. Но если бы президент ассоциации знал, чем занимался Шеффер в Соединенных Штатах! Если бы президент ассоциации знал об опытах, которые профессор проделывает с некоторыми из несчастных ребятишек, чьи имена, возможно, сейчас у него перед глазами, если бы он знал о тех, кого Шеффер клеймил, как скот…

Досмотрев файлы до конца, Ламбруаз покачал головой:

— К сожалению, ребенка, которого вы ищете, здесь нет.

Белланже потянулся вперед, взял папку и стал сам быстро перелистывать:

— Это невозможно! Все пути ведут к вам. Все совпадает — время, место. Мальчик был тяжело болен, он получил огромную дозу облучения. Мы уверены: он прибыл с одним из ваших автобусов.

Ламбруаз молчал, вроде как раздумывая.

— Теперь, когда вы это сказали…

Две пары глаз немедленно обратились на него. Он щелкнул пальцами:

— Мне доложили вот о чем. При выгрузке багажа некоторые дети из второго автобуса жаловались, что их сумки были открыты и все там перевернуто. И действительно, шофер нашел в багажном отделении автобуса вскрытые пачки печенья, пустые бутылки из-под воды, разбросанную одежду… Как будто кто-то ехал сюда зайцем.

Теперь полицейским все стало ясно: мальчик, которого они ищут, сбежал с Украины тайком. Может быть, ему помогла в этом Валери Дюпре, но, как бы то ни было, он бежал, спрятавшись в багажном отделении автобуса, и в конце концов оказался во Франции.

Белланже закрыл папку, положил руку на обложку:

— Где автобусы собирали детей, чтобы увезти их?

— Двое наших переводчиков-добровольцев и двое водителей объехали в нынешнем году восемь деревень, всякий раз подбирая там детей, которым предстояло пятьдесят часов ехать во Францию. Тот автобус, который вас интересует, побывал в четырех селах, ближайших к запретной зоне вокруг АЭС.

— Список этих сел можете нам дать?

Ламбруаз направился к принтеру-ксероксу.

— Кроме того, нам понадобятся списки семей… И вообще все, что вы можете сказать об этом, было бы чрезвычайно ценно для нашего расследования.

— Можете на меня рассчитывать.

Президент ассоциации протянул полицейскому лист бумаги со списком деревень, тот аккуратно сложил его и сунул в карман.

— И последнее. А раньше кто-то из детей, прибывавших во Францию с этими автобусами, когда-нибудь пропадал?

— Никогда и никто. С тех пор как существует наша ассоциация, не было ни одного такого случая.

— Знаете ли вы, что происходит потом с детьми, которые побывали во Франции? Следите ли за их судьбами?

— В общем, нет, не следим. Правда, через нашу службу перевода некоторое время идет переписка детей с семьями, в которых они гостили, но обычно она продолжается не больше года-двух.

Белланже кивнул:

— Спасибо за то, что приняли нас. Скоро вас пригласят на набережную Орфевр, чтобы взять показания о Лео Шеффере. И еще нам нужны — как можно скорее — сведения обо всех детях, которых привозила во Францию ваша ассоциация. С фотографиями.

Они пожали друг другу руки.

— Займусь этим после совещания и сразу же вам перешлю. А что такое случилось с господином Шеффером?

— Мы все объясним, когда придет время.

Полицейские направились к двери. Шарко дождался, пока они с Никола не останутся одни, и спросил тихонько:

— Эти сведения нужны тебе для…

— Ну да, чтобы сравнить лица на официальных снимках с лицами детей на операционном столе. Хотя наши снимки сделаны давно, мало ли что может быть…

Люси наслаждалась открывшимся ей во время приземления пейзажем.