Кавказская Атлантида. 300 лет войны - Яков Гордин

Человек такого жизненного воспитания и такой судьбы должен был безгранично верить в свою правоту и предназначение. Соответственно с этой верой генерал Евдокимов и действовал.

11 марта он ответил на предписание Козловского от 17 февраля обширным рапортом, в котором изложил свой план переселения горцев в соответствии с новой идеей — окружения мест сосредоточения горского населения русскими укреплениями и станицами. Это вполне соответствовало тому принципу, который обнаружил в его деятельности уже на Западном Кавказе Венюков. Интенсивная переписка продолжалась до июля, и наконец 10 июля Евдокимов направил по начальству обширную подробную «Записку о наделении землей мирных жителей Чечни», которая сконцентрировала его идеи по этому предмету…

Крупный знаток Кавказа и его истории А. П. Берже в исследовании «Выселение горцев с Кавказа» писал в начале 1880-х годов:

Историк, естественно, не мог предположить, что постоянные переселения, которым подвергались чеченцы в середине XIX века, по жестокости и истребительности не шли ни в какое сравнение с тем, что ожидало их в столетии следующем. (Хотя один ситуационный аналог имеется — значительную часть из многих тысяч эмигрировавших в Турцию чеченцев турки отправили на жительство в Месопотамию, где большинство из них вымерло от тяжелого, непривычного климата.)

Наблюдая ретроспективно тот энергичный пасьянс, который раскладывали на Кавказе генералы, тасуя племена и разбрасывая их по огромному пространству в соответствии с возникавшими идеями, следуя меняющейся оперативной обстановке, не задумываясь над воздействием, которое производит это холодное насилие на сознание горцев, трудно отрешиться от простой мысли о злорадном торжестве причинно-следственных связей в истории…

Исследователи русской истории, по странной особенности подхода и избирательного направления взгляда на материал, удивительно мало обращали внимания на то принципиальное обстоятельство, что судьбы чрезвычайно многих государственных и военных деятелей, игравших существенную роль в жизни страны, непосредственно связаны были с Кавказом, с Кавказской войной.

Опыт, полученный на Кавказе, несомненно влиял на их политические и административные представления. Достаточно вспомнить графа Лорис-Меликова, всю свою военную жизнь прослужившего на Кавказе — более тридцати лет — и ставшего на исходе царствования Александра II надеждой либерал-реформаторов, отстоявшего идею конституционных реформ, чьи замыслы сорвало убийство императора…

Вышедшие за последние три года два тома «Воспоминаний» другого крупнейшего либерала-реформатора, военного министра Александра II — Дмитрия Алексеевича Милютина еще раз заставляют задуматься о парадоксальной роли Кавказа в политической судьбе России.

Воспоминания Милютина, несмотря на то, что им присущ некоторый неизбежный в этом жанре субъективизм, представляют уникальное явление в обширном собрании мемуаров русских государственных деятелей такого ранга — начиная от Екатерины II и кончая С. Ю. Витте. В мемуарах Милютина нет установки на самооправдание, коррекции задним числом собственной биографии и истории вообще. Имеющие, безусловно, и дидактический смысл, о чем у нас еще будет речь, — они ориентированы, главным образом, на фиксацию многообразного исторического опыта, как российского, так и европейского.

Особенность мемуаров Милютина обусловлена, разумеется, особостью его личности и исторической судьбы.

Дмитрий Алексеевич Милютин, крупнейший после Петра I реформатор русской армии, родился через год после окончания наполеоновских войн и умер за два года до Первой мировой войны. Его девяностошестилетнюю жизнь обрамляют равновеликие по масштабу, значению и последствиям батальные катаклизмы.

Милютин родился в июне 1816 года — через год после окончательного завершения наполеоновской эпопеи, в то самое время, когда генерал Ермолов, получивший командование Кавказским отдельным корпусом, делал последние приготовления к отбытию по месту новой службы. Начинался активный период Кавказской войны, в которой Милютину предстояло сыграть не последнюю роль и которая решительным образом повлияла на его военные представления.

Милютин умер в январе 1912 года, не дожив несколько месяцев до начала Балканских войн, когда на пространстве, которое в свое время было предметом особого внимания военного министра и стратега Милютина, началась война всех против всех. Это был парадоксальный результат победы России над Турцией в 1878 году, победы, освободившей балканские государства. Милютин был в известном смысле отцом этой победы, ибо ее одержала реформированная им новая русская армия.

Не менее парадоксальным явилось и то обстоятельство, что крушение Оттоманской империи и выход балканских государств в самостоятельное международное существование стали одной из причин мировой войны… '

Мировидение человека, вся жизнь которого оказалась непосредственно и опосредованно связана с военной — и не только военной — судьбой России и Европы, человека, которого формировала европейская военная история и который, в свою очередь, существенно влиял на нее, — это мировидение драгоценно для всех, кто хочет понять не абстрактную, но человеческую суть процессов, длящихся и по сей день.

Один из великих уроков деятельности Милютина укладывается в элементарную формулу, им выведенную:

Это относится и к Кавказской, и к русско-турецкой войне, и к завоеванию Средней Азии, то есть ко всем вторжениям в историческую ткань, в которых принимал активное участие замечательный государственный и военный мыслитель и практик Дмитрий Алексеевич Милютин.

Молодой Милютин, талантливый и честолюбивый отпрыск обнищавшего семейства, иногда буквально сидевшего без гроша, оказался в положении, характерном для многих представителей дворянской молодежи двух предшествующих поколений, которых подобный поворот судьбы привел к мысли о роковой несправедливости существующего порядка и которые стали средой, пославшей на политическую арену наиболее радикальных «действователей» декабристских обществ — Каховского, Щепина-Ростовского, «соединенных славян»… К близкому слою принадлежали братья Бестужевы.