Кавказская Атлантида. 300 лет войны - Яков Гордин
Шрифт:
Интервал:
Перед отъездом с Кавказа в 1840 году Милютин составил специальную записку, в которой суммировал свои соображения:
«Исходною точкою была та мысль, что принятая в то время система раздробления наших сил по всему обширному пространству края малыми частями во множестве ничтожных укреплений и постов, большею частию даже не вполне обеспеченных от нападения непокорных горцев, ослабляла нас и не только не вела к положительным результатам, но даже представляла опасность при всяком неблагоприятном обороте дел. Предпринимаемые же по временам большие экспедиции в горы, стоившие огромных жертв, также не могли вести к покорению края; даже после успешных действий отряд должен возвратиться из труднодоступных горных трущоб, оставляя за собой еще более озлобленное и враждебное население».
Милютин предлагал иной путь:
«Стоя твердою ногою в среде доступного нам туземного населения, дав ему при том разумное, правосудное управление, мы получили бы возможность, даже не прибегая к оружию, постепенно привлечь к себе и более отдаленные, недоступные горские племена влиянием нравственным, выгодами торговли и промышленности».
Последний пассаж — почти буквальное повторение того, что в 1816 году предлагал, напутствуя Ермолова, адмирал Мордвинов, а в 1829 году декларировал Пушкин в «Путешествии в Арзрум». Схожие соображения высказывал в 1805 году командовавший тогда войсками на Кавказе генерал Цицианов в проекте управления Кабардой.
Актуальность всех этих соображений говорит как об уникальной консервативности кавказской проблематики, так и о неизжитых за две сотни лет пороках российской стратегии на Кавказе, ибо все положительные программы так и не были реализованы из-за общего несовершенства государственной системы.
Справедливости ради надо сказать, что был и еще один важнейший фактор — представление горцев о частичном даже отказе от традиционного уклада (включавшего, в частности, набеговую практику как непременный элемент) как о катастрофическом крушении миропорядка. Это представление, с одной стороны, и неспособность имперских властей понять серьезность психологической стороны конфликта, с другой, определяли трагическую безвыходность ситуации, не дававшей возможности компромисса.
Рассказывая о посещении Кавказа Александром II в 1861 году, Милютин описывает сцену, прекрасно иллюстрирующую предшествующий абзац:
«Один из абадзехских старшин поднес от имени всего народа абадзехского адрес, в котором высказывалась в начале готовность войти окончательно в подданство русскому Императору, “соединиться с ним так, чтобы никогда уже не выходить из повиновения поставленному им начальству”; испрашивалось прощение прежних проступков, “совершенных по невежеству и притом в то время, когда они, абадзехи, были еще непокорными”; но затем слышались такие условия: “оставить за ними в неприкосновенности все земли от р. Лабы до пределов абадзехской земли, от р. Кубани до земель шапсугов и от Гагры до земли убыхов; не строить более на сказанных землях ни крепостей, ни укреплений, ни сел, ни деревень, не проводить дорог, которые вредят посевам хлеба, находящимся преимущественно вблизи дорог”. В заключение испрашивалась “выдача пленных горцев и возвращение беглых холопов”. На этот адрес и на речь депутатов Государь ответил в немногих словах, что примет “покорность безусловную, а устройство быта и судьбы народа поручил кавказскому начальству”, а потому указал горцам обращаться с просьбами к графу Евдокимову».
Если учесть, что генерал Евдокимов был сторонником полного освобождения Кавказа от коренного населения любыми способами, то неудивительно, что после такого ответа большинство горских племен постановило «продолжать войну с русскими до последней крайности».
Горцы предлагали в качестве компромиссного варианта лояльность и вассалитет, а русская сторона настаивала на полном и жестком включении в имперскую структуру, на что горцы добровольно пойти не могли…
Кавказская проблематика — лишь один из сюжетно-смысловых пластов «Воспоминаний», но она органично связана со всей системой представлений либерала-реформатора.
История реформ 1860-х годов — история драматическая по взвинченной напряженности, которая сопутствовала самому их ходу, и трагическая по близким и отдаленным последствиям. Один из самых проницательных и подготовленных участников реформ, Милютин скоро осознал их опасную внутреннюю противоречивость и зловещие издержки той свободы, за которую он сам ратовал. В частности, он писал:
«Что касается нашей журналистики, с которой снята была прежняя строгая узда, — то она воспользовалась данным ей простором уж слишком широко: она не ограничилась обличением существующих язв, злоупотреблений и беззаконий, а приняла характер оппозиции против всего правительственного, начала возбуждать недоверие ко всякой власти, разрушать все, на чем держится в государстве равновесие и порядок».
Георгий Федотов, глубокий мыслитель, обогащенный опытом крушения российского государства в 1917 году и последствий этого крушения, назвал известную статью о Пушкине «Певец империи и свободы». Эта только на первый взгляд противоречивая формула полностью подходит к миропредставлению Милютина. Стройный, отлаженный, прочный государственный механизм нерасчленяемой империи он считал гарантией личных свобод граждан. Этой же позиции придерживался и зрелый Пушкин.
Милютин, считая либеральные реформы неизбежными и необходимыми, не обольщался относительно готовности к ним всех слоев населения. При этом Милютин, работавший внутри системы, прекрасно знал ей цену:
«Нельзя не признать, что все наше государственное устройство требует коренной реформы снизу доверху. Все отжило свой век, все должно б получить новые формы, согласованные с великими реформами, совершенными в 60-х годах. К крайнему прискорбию, такая колоссальная работа не по плечам теперешним нашим государственным деятелям, которые не в состоянии подняться выше точки зрения полицмейстера или даже городового. Я убежден, что теперешние люди не в силах не только разрешить предстоящую задачу, но даже и понять ее».
Эта черновая дневниковая запись, фактически констатирующая провал реформ, была сделана в 1879 году на закате александровского царствования и государственной карьеры Милютина, вскоре после победы в русско-турецкой войне, одним из энергичных инициаторов которой был Милютин и которая (об этом уже говорилось) стала причиной совершенно неожиданных событий внутри страны — в ближайшей перспективе и международных — в перспективе отдаленной.
Неразрешимое внутреннее противоречие государственной доктрины и практики Милютина заключалось не в парадоксальности его политической позиции — «империя и свобода», а во вторжении «военного» слоя его сознания в сферу гражданского государственного строительства. Л. Г. Захарова приводит убийственные по своему реальному смыслу цифры, свидетельствующие, что под давлением Милютина военный бюджет России в самый напряженный период реформ поглощал средства, без которых эти реформы, идеологически энергично поддержанные тем же Милютиным, не могли эффективно осуществляться.
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!