Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV-XX вв. - Джон Патрик Бальфур

Заслуга в возрождении османского флота принадлежала новому главному адмиралу, берберскому корсару по имени Хасан, по кличке Меццаморто, полученной им из-за того, что в юности неожиданно вновь появился в Алжире после того, как его, сочтя мертвым, бросили после схватки с венецианцами. Путем активных, хотя и не всегда решающих операций против венецианцев он вдохнул новую жизнь в турецкие военно-морские силы и дал надежду на их господство в Восточном Средиземноморье.

Вместе с тем это уравновешивалось новыми поражениями на Черном море от нового противника — России. Ранее, благодаря крымским татарам, турки имели некоторый успех в этом районе как против поляков, которым они нанесли поражение в 1688 году, так и в борьбе с русскими, потерпевшими неудачу в двух последовательных кампаниях в Крыму, спровоцированных Собеским, с целью достичь прогресса против татар. Но теперь к власти пришел более грозный противник, Петр Великий. В 1695 году он возобновил войну в Крыму на новой стратегической основе. Его целью теперь был Азов, что в устье Дона. Сначала он захватил четыре турецких форта в нижнем течении Днепра. В следующем году он захватил сам Азов, причем используя не только мелководную флотилию, но и морские корабли, которые русский царь построил далеко от реки и передал в руки опытных командиров и экипажей. Затем недалеко от Таганрога Петр I построил военно-морскую базу. Здесь он выполнил основную часть своей кораблестроительной программы, собрав техников, инженеров и корабельных плотников из числа австрийских, голландских, итальянских и английских специалистов, набирая в экипажи не только славян, но и иностранных моряков, и спустил на воду эскадру кораблей, напоминавших корабли берберских корсаров. Район действия русского флота был ограничен акваторией Азовского моря, отгороженного от Черного моря турецкой крепостью в Керченском проливе. Но обладание и контроль над этим проливом были его четко намеченными целями. Он впервые создавал российскую военно-морскую мощь, которая могла стать прямой и явной угрозой для Османской империи.

Тем временем на центральном театре военных действий новый султан Мустафа II проявлял себя человеком крепкого духа и большой энергии, не просто охотником, как его отец Мехмед IV, но воином, горящим жаждой возродить в себе военные традиции своих великих османских предков. Через три дня после смерти султана Ахмеда он издал весьма примечательный и откровенный документ, хатт-и-шериф, или имперский указ, отвергавший методы его недавних предшественников и обещавший, что он лично поведет свои армии против императора Габсбурга. Мустафа II объявил о своей решимости лично сразиться с императором.

После этого великий визирь, другие визири, представители улемы, интенданты и аги его армий получили приказ собраться и серьезно подумать, должен ли султан лично открыть военные действия против императора или остаться в Адрианополе. После трехдневных дискуссий диван высказался против того, чтобы султан, который в любом случае был неопытен в военных делах, лично взял командование на себя, на том основании, что это опасно для него и влечет расходы для государства.

На это Мустафа ответил короткой декларацией: «Я настаиваю на походе». Он сделал это в 1696 году, вызвав большой энтузиазм войск, долгое время проведших в бездействии. Они были воодушевлены тем, что в бой их поведет сам почитаемый ими султан. Мустафа повел армию из Белграда, чтобы захватить несколько мелких крепостей и отразить осаду Темешвара герцогом Саксонским. Поскольку военный сезон подходил к концу, он не пошел дальше и вернулся в Стамбул. Здесь его встретил приличествующий прием чиновников, которые отговаривали его от предприятия, и он с триумфом проследовал в Сераль под аккомпанемент музыки и орудийного огня вместе с пленными — их было всего три сотни человек, и все они были представлены публике как генералы — и различными трофеями, захваченными его армией.

В следующем году, полный надежд на еще одну успешную кампанию, Мустафа вновь пошел с армией к Белграду. Но на этот раз ему противостоял новый блестящий командующий императора принц Евгений Савойский. Более того, его собственные командиры на неоднократно повторявшихся военных советах разошлись во мнении относительно линии, по которой следовало идти вперед: либо в западном направлении — в Славонию, либо на север — в Венгрию. Султан также проявлял нерешительность и колебался. В итоге было решено идти на север, вверх по долине Тисы, и переправиться через реку в Зенте.

Но принц Евгений допросил пленного турка, и тот под угрозой смерти рассказал о намерениях султана. После этого принц предпринял ряд решительных форсированных маршей, чтобы не допустить переправы. Он прибыл к Зенте с крупной армией в тот момент, когда турки, наведя временный мост, дошли до середины реки. Султан со своей кавалерией и большей частью артиллерии уже находились на левом берегу, остальная часть артиллерии и пехота все еще стояли на позициях на правом берегу реки. Атакуй турки пехотой и при поддержке артиллерии армию принца Евгения немедленно, когда она все еще была в неполном составе и не готова к сражению, они могли бы отбросить противника. Но среди турецких офицеров все еще господствовали разногласия; султан оставался на левом берегу; пехота не выходила из своих траншей, позволив Евгению завершить подготовку к атаке. Хотя у него оставалось всего два часа до захода солнца и хотя из Вены прибыл курьер с приказом не рисковать и не ввязываться в бой, принц был человеком, всегда готовым использовать свой шанс, и, полный твердой решимости, он проигнорировал приказ.

Расположив свои войска в форме полумесяца перед полукругом вражеских траншей, принц Евгений начал одновременную атаку слева, справа и по центру против всей турецкой линии. Результатом стала, как описывал события Евгений, «страшная кровавая баня» и быстрое поражение турок. В их войсках началось замешательство, командиры действовали несогласованно, янычары взбунтовались и обратили оружие против своих же офицеров, уничтожив их. Более двадцати тысяч турок погибло, включая великого визиря, четырех других визирей, большое число пашей и тридцать командиров (аги) янычар. Еще десять тысяч человек утонули при попытке переправиться через реку вплавь, и едва ли более чем одной тысяче человек это удалось. Люди Евгения, как он докладывал императору, «могли стоять на мертвых телах, словно на острове». Все было кончено к наступлению ночи.

Султан с противоположного берега реки в бессильном смятении наблюдал за уничтожением собственной армии, а затем отступил с кавалерией к Темешвару и далее к Белграду и Стамбулу. Принцу Евгению помешали развить успех проблемы со снабжением и ухудшение погоды. Но он захватил, помимо денег и оружия, девять тысяч повозок, шестьдесят тысяч верблюдов, полторы тысячи голов крупного рогатого скота, семьсот лошадей и большую печать великого визиря, символ султанской власти, которая никогда до этого не попадала в руки врага. Обескураженный юный султан Мустафа больше никогда не появлялся на поле боя во главе армии. Его лихая попытка, не имея военного опыта и врожденного мастерства своих предков, противопоставить себя закаленным командирам возрожденной Западной Европы и явиться последним прославленным спасителем своей страны безнадежно провалилась.

Мустафа вновь понадеялся на род Кепрюлю, чтобы вернуть османам удачу и богатство, и назначил на должность вели кого визиря Кепрюлю Хусейна, сына старшего брата Мехмеда и кузена Ахмеда. Став четвертым представителем династии Кепрюлю, пришедшим к власти, он приложил максимум усилий, чтобы исправить административную и экономическую ситуацию в стране. Но в Европе теперь мало что можно было сделать. После осады Вены имперские войска Габсбургов одержали девять больших побед и захватили девять главных крепостей. Если Хусейн из соображений предосторожности все же готовился к войне, он, как бывший губернатор Белграда, был достаточно хорошо осведомлен о превосходстве имперских войск, чтобы выступать за мир. И мир стал наконец реальностью.