Шесть дней - Сергей Николаевич Болдырев

уселись на диване, выпрямив спины и замерев во внимании.

— Газеты сегодня читал? — спросил Дед и уставился на Виктора пристальным, изобличающим взглядом.

Андронов глотнул слюну и молча отрицательно покачал головой.

— А ты? — Дед перевел столь же беспощадный взгляд на Василия.

— Тепленький, — сказал Василий и попытался улыбнуться, получилась жалкая гримаса.

Дед помолчал, вглядываясь в Васькину физиономию. Никакого подвоха не заметил и спросил:

— Как понять?

— Читал, значит…

— А ты часом?.. Ну-ка, дыхни!

Василий «дыхнул», Дед удовлетворенно кивнул.

— «Тепленький!»… — он презрительно хмыкнул. — Других-то слов у тебя нет? Позабыл, что ли?

— Перестраиваюсь… — смиренно сказал Василий.

— Больно долго буксуешь.

— С чего начнем? С международных или внутренних?.. — бодро спросил Василий.

— С международных. Ну, так!.. Какие в мире происшествия?

— С ихним президентом встречаемся, — бойко сообщил Василий.

— О чем будет разговор? — дотошно выяснял Дед Васькины познания в международных делах.

— Не докладывали, — сказал Василий и вопросительно посмотрел на Деда: попал ли в точку.

— Изворачиваться ты мастак, Василий, — сказал Дед, — ухватить тебя не за что.

— Политика! — сказал Василий многозначительно.

Дед опять с подозрением оглядел бледную и худощавую Васькину физиономию.

— Все! — сказал Василий. — И этого хватит… С лихвой… — подумав, добавил он: — Все ж таки президент!

Дед порылся у себя в столике и вытащил измятую, сложенную вчетверо газету.

— Твоя? — спросил он и повертел газету перед Василием.

— Сразу видать, моя… Зачитанная, чуть что не до дыр.

— А это ты видал? — Дед развернул и расправил на столике газетный лист и, подслеповато порыскав по нему глазами, ткнул заскорузлым пальцем в какую-то заметку.

Васька вытянул шею, подался вперед, стараясь прочесть перевернутый вверх ногами заголовок, не разобрал, но по месту заметки на газетном листе понял, что просмотрел.

— Эту не читал, — произнес он, — интересно, о чем там пишут?

— Вот именно, что интересно, — поддакнул Дед. — Вот именно… Слухайте… — Дед достал из кармана очки, старательно приладил их на мясистый, не очень ладный нос и торжественно прочел: «Индийская сталь на мировом рынке». — Дед нагнул голову, собрав толстые морщины на лбу, взглянул поверх очков на застывшего на своем месте Андронова и сказал: — Как бы до отца твоего тянет, слышь?.. До Сашки… До Александра Федоровича Андронова, — поправился Дед.

Виктор насупился, согнулся и неприязненно уставился на Деда. С некоторых пор всякое упоминание об Индии он воспринимал как личный упрек, ему казалось, что с этим словом связывают продолжительное отсутствие на заводе отца. Деду вон давно на пенсию пора, глаза не видят, очки завел, постарел, и сменить некому. Понять можно. А отец опять уехал.

— Вы на литейном дворе озоруете, а тут вон какая материя получается, послухайте… — Дед принялся читать заметку, приостанавливаясь и поднимая палец после особенно важных, с его точки зрения, фраз.

В корреспонденции из Дели сообщалось, что только за последние два года значительно вырос экспорт чугуна и стали индийских заводов, построенных при содействии Советского Союза в Бокаро и Бхилаи. О высоком качестве продукции говорит тот факт, сообщалось в заметке, что покупают индийский металл такие развитые страны, как Франция, Англия, Япония, Австралия. Завод в Бокаро принес стране прибыль в 110 миллионов рупий…

Виктор постепенно оттаивал, ждал от Деда новых упреков за отца, а получалось, что заметка как бы оправдывала долгое его отсутствие на родном заводе.

Дед окончил чтение, сложил газету вчетверо и собрался сунуть обратно в ящик.

— Василий Леонтьевич, газетка-то моя, — осторожно напомнил Василий.

Дед отдал газету и, важно развалившись на затертом спецовочной робой стуле, произнес:

— Давно Индия на мировой рынок вышла со своей сталью, а Сашка все там сидел. — Неожиданно повернул Дед заметку в свою пользу. — Под пальмами, — продолжал он, — на солнышке грелся.

Андронов растерянно молчал. Никак не ждал от Деда такого крючкотворства.

— Едва вернулся со своей солнечной ванны, — продолжал Дед, — и опять на пляж, в Болгарию. Получается, сменить меня некому. Сегодня в день рождения начальство жди. С шампанским… Придут уговаривать еще годок поработать. Это уж точно, в обед меня собрались с завода отпустить. Не соглашусь! До могилы недалеко. Вернется Сашка из Болгарии, пусть заступает, а до того, как хотят… Ты молодой, тебе разве понять? Тебе бы только поднасмехаться над старшими да в ресторан сбегать… Вот и вся твоя забота. Ты у бабки-то бываешь?

— Бываю, — угрюмо сказал Виктор.

— То-то, бываю… Тебе бы по твоему образованию за Василием присмотреть, хотя он и старше чуть не вдвое. А ты его подуськиваешь над стариком надсмехаться. Совесть есть у тебя? Скольких я таких выучил. Работают в Индии и в других местах, к примеру, во Франции. Советскую марку держат. А ты все, как волк, в лес смотришь… Будто дите несмышленое.

— Кончилось мое детство, Василий Леонтьевич, — твердо сказал Андронов. — Кончилось!

Он без озорства, строго сведя брови, смотрел на старика. Дед недоверчиво покосился на него, потом посмотрел внимательней. Что-то в голосе, в выражении лица Виктора задело его, он склонил голову на бок да так и вперил свой взгляд в парня.

— Эх, Витька! — вдруг расчувствовался старик, и губы его дрогнули, — я же к тебе, как отец родной, а ты измываешься, жалости не знаешь…

— Что было, то прошло, — сказал Андронов и неприязненно покосился на Деда. — Нечего слезы об том лить. Сегодня я по привычке созоровал, забылся. Не будет больше такого, Василий Леонтьевич.

— Сердца в тебе нет… — негромко сказал старик.

— А без сердца лучше, — угрюмо сказал Виктор. — Спокойнее. На заводе зачем сердце? Ни к чему оно тут.

Дед неожиданно рассвирепел, стукнул кулаком по продранной черной клеенке стола.

— Нет у тебя дела настоящего, как я погляжу. Поставлю тебя к горну, на чугунную сторону, в жесткий график по-григорьевски, только поворачиваться успевай — вся дурь выйдет. Так я и Сашку выправлял, отца твоего, когда он мальцом у меня чудить начал. Выправил! Знаю я вашу породу андроновскую! Изучил на своем горбу. Одного в люди вывел, думаешь, ты у меня отвертишься? — Дед свел топорщившиеся седые брови, оглядел широкую, кое-где в рыжих подпалинах, запорошенную блестками графита шерстяную робу Андронова, войлочную шляпу, опавшим грибом свисавшую на плечи. — Почему без каски? — строго, с запозданием спросил он. — Шляпа, когда у горна, а посля — каска. Забыл?

— Забыл, — смиренно сказал Андронов, не зная, чего еще ждать от Деда в день его юбилея.

— Выдвинуть я тебя задумал, — сообщил Дед.

— Как это… выдвинуть? — спросил Виктор, поняв слово в неприятном смысле.

— Решил перевести главным горновым, первым, значит… — Дед замолчал, наблюдая, какой эффект произведет его сообщение на строптивого парня. Андронов никак не ожидал столь серьезного повышения, уставился на Деда, крепко сжав и