Вампиры - дети падших ангелов. Реквием опадающих листьев - Ирина Молчанова

Катя улыбнулась, пообещав: «Мы продолжим», затем подозвала чертенка и, когда тот доверчиво приник к ее ладони, сказала:

— У меня для тебя много подарков.

Глаза Олило загорелись. Дрожа от нетерпения, он тронул копытцем голубой бриллиант на ее кольце.

Но Лайонел категорично покачал головой.

— Нет.

Катя потерла мизинчиком холодное бриллиантовое сердце.

— Я ведь не смогу забрать его с собой…

— Я что-нибудь придумаю, — заверил он.

* * *

Она лежала на холодном железном столе с закрытыми глазами и слушала стук сердца отца. Тот сидел рядом, горько склонив голову. О чем он думал?

Конечно о ней — о своей непутевой дочери. И наверняка винил во всем себя: что не уделял достаточно времени воспитанию, не проявил где-то твердость, не уберег.

Он заплакал, когда подошел к столу для опознания и увидел ее — белую как мел, укрытую по шею простыней.

Бесс надеялась, что отец поскорее уйдет, но тот продолжал потеряно сидеть рядом.

— Теперь я совсем один, — прошептал он, а потом обреченно засмеялся. Девушка чувствовала на себе его взгляд. — Что бы ты на это сказала, милая? «Одинокими мы делаем себя сами»?

Ей хотелось улыбнуться, но она даже не дышала. Для него она умерла, и куда большей жестокостью, чем оставить его одного, было бы теперь оплошать.

— Сколько же мудрости мне известно благодаря тебе. — Он дотронулся до ее руки. — Но разве заменит она мне тебя?

Его теплая ладонь гладила ее холодные пальцы.

— Я никогда не говорил, как сильно тебя люблю. Ты и не знаешь… каким счастливым делала меня.

Если бы могла, она бы возразила.

Разве то счастье? Они прожили двадцать лет под одной крышей как чужие. Сталкивались в коридоре, в ванной, в кухне, обменивались дежурными фразами. Иногда ужинали вместе, чаще всего молча.

Не сейчас — с ее смертью — он стал вдруг одинок, а много лет назад — с уходом ее матери. Почему она так поступила? Бесс не знала. Ей было все равно. И стоя на пороге бессмертия, обернувшись и глядя на свое прошлое, она не видела ничего, что бы стоило вспомнить. Она не чувствовала прежде ни к кому нежности, любви, привязанности, ни по кому не скучала. Жила для себя — одна, всегда одна. Единственный, кого она ждала, — это Ювелир — ее учитель, отец, любовник, незнакомец. И еще был лучший друг. Лиза не задумывалась, почему он рядом и что ощутит, если тот однажды исчезнет.

Но с тех пор, как узнала вампира с изумрудными глазами, все ее чувства, даже незнакомые ранее, словно обострились. Любовь к нему стрелой прошла через сердце, открыв его для всего мира. И для отца, и для друга, и для матери, бросившей ее когда-то, и для каждого, кого знала.

Сейчас ей было по-настоящему больно от осознания, что над ней в слезах стоит человек, которого она никогда не знала и не любила. Человек глубоко несчастный, что потерял ее.

Когда она услышала тяжелые шаги по направлению к двери, крепко-крепко стиснула зубы, чтобы не прокричать, как невыносимо ей жаль.

Отец ушел, она еще около получаса лежала, не дыша, не шевелясь. А потом медленно села. В помещении морга было пусто и холодно.

Бесс спрыгнула на пол и подошла к шкафчику, где лежала сложенной ее одежда. А на ней одиноко — колечко с темным камнем и торчащим из него шипом. Девушка надела его на указательный палец, задумчиво покрутив. Это была единственная вещь, которую она оставила. Не дорогая ей, просто вещь. Даже не чей-то подарок.

Оделась и покинула помещение. Бесшумно прошла по коридору больницы Святого Авдотия и вскоре вышла на Улицу. Смеркалось. В узком переулке у тротуара, среди луж, стоял золотой чоппер, а рядом с ним Вильям.

Молодой человек прижал Лизу к себе и поцеловал в висок, прошептав:

— Ты молодец.

Бесс села на мотоцикл, взялась за рифленые ручки, поглаживая их. Ей хотелось, чтобы обращение совершил этот нежный юноша, но ее удостоил чести сам Создатель.

Она помнила боль, холод во всем теле, звуки последних ударов своего сердца.

Но та боль была ничем по сравнению с другой, разрывающей изнутри. Ее медленно убивала боль воспоминаний. В одну цепь соединились дни и ночи, полные безразличия, бездумной праздности и наслаждений. Она помнила все — каждый миг своей странной жизни, за которую так отчаянно цеплялась. В ней были любовь, нежность, забота, участие, только она не замечала. И не отталкивала от себя людей, и не удерживала, не просила остаться, когда те уходили, устав биться о каменную стену ее равнодушия. К ней тянулись мужчины, они хотели ее, нуждались в ней. После утех партнеры шептали на ухо, что она возродила их к жизни, говорили: «Ты лучшая», «Ошеломительная», реже «Люблю тебя». С ней они презрительно отзывались о «порядочных» женщинах, называли их «недотрогами с комплексами». Но отчего-то всегда уходили к этим недотрогам, влюблялись, женились на них. Чтобы потом, втайне от жены, детей, тихонько, без обязательств навещать таких как она — доступных.

— Прокатимся? — неуверенно спросил Вильям.

— Я хочу побыть одна, — отозвалась Бесс.

Думала, как всегда отойдет в сторону, сдастся, уступит, но он сел позади нее и обхватил за талию.

— Ты всегда была одна. А теперь ты со мной.

Лиза посмотрела на него через плечо и не нашла ни слов, ни цитат, чтобы выразить, как он нужен ей сейчас.

Он держал ее за руку. На них с грустью смотрели каменные лики фасадов старых зданий вдоль Фонтанки. В лицо дул сильный ветер, и по набережной летели листья с Летнего сада, виднеющегося впереди. Они порхали в золотом свете фонарей, точно бабочки, как огненные звезды падали с черного неба, усыпанного множеством блестящих ангельских глаз. Листья кружились. Одни чуть касались асфальта, путались под ногами и с новым порывом ветра взлетали. Другие с едва различимым плеском погружались в воду и плыли, сопротивляясь волнам.

— Слышишь? — спросил Вильям у своей безмолвной спутницы.

— «Лунная соната», — промолвила та, не отнимая от губ трубочку, воткнутую в бумажный стакан с кровью. Девушка уверяла, что так ей легче не думать о кофе.

Взгляд зеленых глаз устремился в окно первого этажа, где горел тусклый свет, оттуда и лилась дивная музыка. У фортепиано, сгорбившись, с закрытыми глазами сидела пожилая женщина и играла Бетховена.

— Можно я угадаю, о ком ты подумал? — беззлобно хмыкнула Бесс.

Молодой человек улыбнулся.

Она, конечно, знала, но вряд ли подозревала, какую пронзительную тоску вызвала у него любимая братом музыка.

Ему столько всего хотелось сказать Лайонелу, о стольком спросить. Вчера он поделился с Цимаон Ницхитем, что видел беса, поднявшегося из мертвого тела друга Лизы. Но Создатель лишь пожал плечами и сказал: «Свершилось! Мост опустился для нас, и завтра мы выступаем!»