Красный лик. Мемуары и публицистика - Всеволод Иванов

* * *

У одного князя монгольского племени Бордшиген, Ессугай Богатура, в урочище Делигун Булдак на реке Онон родился сын; историки всегда указывают, что мальчик родился с двумя сгустками крови в твёрдо сжатых ручонках. Отец дал ему имя Тенгрин Оггюрсен Темучин, то есть Темучин, которого даровало Небо. Было это примерно в 1167 году.

Что застал Темучин в своей земле, когда стал приходить в возраст? То же междоусобие, те же крамолы и распри! Монгольская история сохранила полные эпического драматизма моменты из ранней молодости Темучина, когда он должен был спасаться от своих врагов из племени Тайдшигод. Среди приволья зелёной суровой природы Монголии, среди её бесконечных просторов, воспитываемая в простых и несложных традициях предков на основе простой, но благородной религии обожествления бесконечного голубого Неба Тенгри, вырастала эта крупная сильная личность, вырастала в условиях чисто эпических. И если Гомеру, которого возрождение греческого языка в Италии, отколовшейся от Греции, вернуло человеческому сознанию после всех ухищрений и хитросплетений римского средневекового христианства, — если этому Гомеру удалось вернуть вкус западного человечества к простому и действенному мировоззрению, положившему начало новой эры, то в лице этой личности Темучина в Европу дохнуло не поэтическое изображение изначальной простоты жизни, а именно сама эта жизнь на широких и привольных лугах и просторах, жизнь героическая, которой нечего было искать в интригах византийских евнухов, и последствия её появления — грандиозны.

Жестокий естественный отбор сыграл свою укрепляющую роль в личности Темучина; в испытаниях и войнах гибнут слабые, сильные укрепляются и закаляются духом. В войнах за объединение закалился Темучин. В этих беспрестанных войнах им выработана особая своя военная тактика, которая до сих пор ещё служит для изучения европейским теоретикам военного искусства. В нём выработалась особенная жадность к жизни, к власти, к её проявлениям. Темучин не считал себя рядовым человеком, он верил в своё провиденциальное назначение, в свою божественную миссию, и, конечно, бог войны, сопутствовавший ему всегда, поддерживал в нём эту уверенность.

В одном из своих посланий Темучин говорит, стоя уже на вершине своей славы:

— Я, обитая в северных степях, люблю простоту и чистоту нравов, отвергаю роскошь, следую умеренности; у меня одно платье, одна пища; я в тех же лохмотьях, то же ем, что коровьи и конские пастухи; я смотрю на народ, как на детей, забочусь о талантливых, как о братьях, мы согласны в замыслах, взаимная любовь у нас издавна. В обучении войск — я всегда впереди; впереди в боях я не думаю об отступлении. В семь лет я совершил великое и во всех странах света утвердил единодержавие, покончив своеволие мелких властителей.

Темучин начал своё завоевательное движение на запад единственно возможным путём: с объединения монгольских племён, с прекращения самовластия отдельных правителей. Объединив их, он на Курултае, на берегах Онона, в 1203 году был провозглашён Хаганом, то есть Великим Ханом, и с этого же времени он получил имя Чингиса. Двинувшись на запад, он покорил Среднюю Азию, в своей диверсии на восток занял все северные провинции теперешнего Китая, включая Шаньдун, по Жёлтую реку (в то время Жёлтая река впадала в море южнее Шаньдунского полуострова); после длительной и тяжкой борьбы с Джелаэддином, энергичным властителем современной Хивы (Хорезма), вторгся в Индию, и один из его отрядов выскочил в Донские степи в 1224 году, где и разыгралась знаменитая битва на Калке (30 мая).

Это уже не были бессильные греки: летописец (тверская летопись) записывает под этим годом:

— В лето 6732. По грехом нашим, приидоша языци не знаеми, безбожные Моавитяне, их же никто же добре не весть ясно, кто суть, и итколе изыдоша и что язык их, и которого племени суть, и что вера их, и зовут их Татары, а инии глаголють Таурмени, а друзии Печенези.

Конечно, сейчас же здесь появляется специфическая учёность:

— Тако бо глаголет Мефодий, епископ Паторомский; яко в скончание времени явитися им, ихже загнатамо Гедеон, и изшедше оттуду попленят всю землю.

Но здравый смысл борется с этой традиционной чепухой:

— Бог же весть един, кто суть, и отколе изыдоша, мудрии люди ведят, кто книги разумеет; мы же их не вемы, кто суть, но и зде написахом ради русскых князь и беды, яже бысть от них; но не сих же ради случися, но гордости ради и величания русскых князь попусти Бог сему быти. (Стр. 336, изд. 1865 года в «Полном Собрании Летописей».)

И начинается изложение простое и эпически спокойное раздоров между великим князем Юрием Ростовским и Константином Владимирским из-за Ростова, как раз перед появлением монголов.

— Константин отыде к Костроме и тоа с`жже: Юрий, стояще под Ростовом, в Пужболе; Александр же (военачальник Константинов), выходя многы люди великого князя Юрия избиваше, их же кости накладены могилы великы; обороняху град Ростов молитвами Пречистыя.

При таком хаотическом положении вещей и пришли первые известия о наступлении Чингисовых войск; между прочим, необходимо заметить, что сам Чингис на Руси никогда не был, а в описываемое время находился в Самарканде; войска вёл воевода Субутай, «Себедяй».

Вестниками грозного наступления явились половцы, а именно князь Котян (Котяг) — тесть князя Мстислава Мстиславовича, и др.

Явились половцы на Русь со многими дарами, с табунами коней, верблюдов, быков, девок и кланялись и просили князей русских о выручке.

Русская земля поднялась ополчением, «совокупила силы многы» и пошла на зов. Татары сделали было предложение, чтобы русские не вмешивались в это дело, так как они идут только против половцев, но князья их не послушались и двинулись вперёд. Первые стычки были удачны, татарские «сторожи», то есть передовые отряды, были разбиты, что вызвало со стороны русских князей «зависти для» стремление биться по отдельным отрядам.

В результате испытанный воевода Субутай, прошедший войной всю Азию, знававший победы и в Шаньдуне, и в Индии, и на Каспии, и в степях Монголии, нанёс неосторожным князьям поражение, «какого ещё не знала», по словам летописца, русская земля; к тому же и половцы не устояли и в своём бегстве смяли русские части.

«Князь же Мстислав Мстиславович Галичский прежде всех перебег за Днепр» — говорит летопись, таково было поспешное бегство; он велел за собой сжечь все лодки, спустить их по течению — до такой степени он боялся погони; убежал он даже не в Киев, а в Галич.

Спасся только десятый человек из русского войска, а «иных же половцы избыша ис коня, а иных ис порта», то есть спасшихся ограбили свои же союзники половцы, отымая коней и «порты» — одёжу.

Татары гнались за убегающими до «Новгорода — Святополчего», и много народу погибло; а всему виной, говорит летописец, великий князь киевский, Мстислав Романович. Это он заявил, получив известие, что татары идут на Русь, что «дондеже есмь в Киеве, то по Яико, и по Понтийское море, и по реку Дунай саблею не махивати».

Конечно, эти слова киевского князя были легкомысленной похвальбой, платиться за которую пришлось русской земле. К этому времени Чингисхан (умерший через 3 года после битвы на Калке) был в зените своей славы. Его власть простиралась от Тихого океана до Полонских степей; старые культуры Персии, Индии, недавние магометанские властители несли ему дары своей цветистой и пышной культуры, до сих пор удивляющей нас в своих памятниках. Создаваемое им государство было не кратковременным завоеванием; уже пришло в ту пору к сознанию вещее слово, что «государством нельзя управлять с коня».