Красный лик. Мемуары и публицистика - Всеволод Иванов

Как известно, постройка этого Нового Мира была связана известным условием: вначале надо было разрушить Старый Мир, а потом на его развалинах заняться постройкой Нового.

Первая часть этой программы прошла чрезвычайно успешно. Мы видим, как для уничтожения старого всюду прилагаются усилия, поистине достойные лучшей участи. Про них можно сказать словами Ницше:

«В камне спал образ моих образов, в самом тёмном, самом безобразном камне… И вот мой молот свирепствует над его тюрьмой, от камня летят куски — что мне до того…».

Эта кампания разрушения была проведена очень успешно; для нового диктатора и коллективного самодержца России встретились затруднения лишь с открытием новой, положительной части его работы, с началом строительства «нашего Нового Мира»…

В этом строительстве, как известно, вышли крупные невязки. Оказалось невозможным прямо перейти к строительству социализма, а сделав добрую мину — пришлось провозгласить НЭП, то есть новую, а по существу старую экономическую политику, «сделать передышку», «отступить на заранее укреплённые позиции» и так далее, о чём достаточно звонко твердит фразеология очередных лозунгов.

И вместо его величества пролетария, этого худосочного и озлобленного, прокопчённого досиня каменноугольным дымом труб, пропитанного машинным маслом человека, настоящего Гомункула современных марксистских Фаустов, явился новый исторический персонаж — Нэпман.

— Новый? — спросите вы. Отнюдь нет! Это явился тот же старый буржуй, который, поняв несложную истину, что плетью не перешибить обух, стал на платформу сотрудничества с соввластью. Сотрудничество его заключалось в том, чтобы ревностно и недостойно подбирать упавшие крохи со стола государственной работы, чтобы гнездиться там, куда не могли достигать жестокие рычаги государственных формул и тяжи государственной логики. Если нэпман попадал под удары государственных рычагов — кончено, его песенка бывала спета; если же он ловко ускользал — он жил припеваючи, в особом мире, приятном даже своим риском…

Нэпман накормил бедного короля машинных дворцов; но строить всё-таки надо было что-то, а для этого надо было уметь. Если бы социальная революция вспыхнула и в Европе, то тогда, может быть, и можно было обойтись принципом первого портного, который сам учится шить свои первые штаны. Но классы в Европе остались неприкосновенными, а вместе с ними и богатство классов в виде кадра классифицированных работников, и чтобы не остаться с Новым Миром окончательно в хвосте буржуазной заграницы, чтобы иметь людей, которые помогли бы не попасть окончательно в кабалу к иностранцам, пришлось создать новый Нэп, институт спецов, но уже маркой выше.

Кто такой спец? Это человек, который умеет. В этом он — прямая противоположность пролетарию, который, как оказалось, ничего почти не умеет. Законы природы и науки — неотменимы; и если какой-нибудь «герой труда» всю жизнь занимался тем, что подбрасывал уголь в топку паровоза, то как, скажите, пожалуйста, как построит он новый паровоз?

В спецах былые классы былой России показали свою реальную силу. Спецы — прямое доказательство того, что Россия не была столь бедна и поразительно убога, как изображают это революционные писатели. Спец — не что иное, как заключённое перемирие, вынужденное, между старыми и новыми хозяевами жизни, вынужденное логикой вещей начало мира.

И если теперь в России строится армия — то она строится спецами; если строится какая-нибудь фабрика — она строится спецами; правда, много ходит рассказов про «самоучек» и «самородков», которых выдвинула революция. Но искушённый жизнью человек всегда скажет, что, конечно, самородок останется самородком, а всё-таки, если дать специальное систематическое образование одной-двум сотням молодых людей, так это во много раз лучше дюжины сомнительных самородков.

И мы видим, что в России те области техники, государственного строительства, науки, медицины, которые сложнее первичной работы молота, таблицы умножения, первых четырёх правил арифметики, — они все уходят к спецам, а русская революция с величайшей непринуждённостью обнаруживает своё безграмотное лицо.

В России нужны ликпункты, то есть ликвидация безграмотности, но не там, где это показывают обыкновенно и чем вводят в заблуждение заезжих иностранцев. Ликвидация безграмотности нужна, прежде всего, для правящих слоёв, и если СССР что-нибудь и производит, так только потому, что на помощь ему пришли остатки былой старой культуры России — спецы.

* * *

Спецы тоже относятся к тому роду людей, которые поняли, что плетью не перешибить обуха и что время — лучший целитель-аллопат того, что не удалось исцелить хирургией гражданской войны. Необычайным трудом и терпением они доказывают, что праздники революции, все эти лозунги для «масс», все шествия и т. д. — одно, а будни и рабочие будни — другое. Они доказывают самым лучшим видом обучения — наглядным, что государственная работа стоит, когда толпа демонстрирует или поёт революционные песни, которые всё равно никого никуда не «поведут», а только лишь уменьшают количество и качество даваемой продукции.

Спецов подозревают, спецов не любят, их не допускают на ответственные должности; спецы — перманентная контрреволюция; но, увы, — то, что делается и что создаётся сейчас в России, — создаётся при помощи их рук той старой культурой, которая жива и по которой столько колотил, разнося всё вдребезги, — нелепый молот пролетария.

В спецах — живы государственные императорские университеты, инженерные училища и институты имени разных государей, медицинские факультеты. И кроме того, в них живёт оскорбительное сознание, что им приходится работать подобно нэпманам, воровски, урывая часы от революционных прогулов, виляя, лицемеря, увиливая пред всяким демагогом, который может им бросить в лицо упрёк в «буржуазности».

В силу самой своей культурности все спецы — государственники, поэтому, поддерживая своими известными достижениями работу III Интернационала, они должны относиться к ней двояко — или считать её глупостью, которая никогда не удастся, или не обращать на неё внимания.

Но и в том и в другом случае медленный прогресс и небольшие достижения в СССР возможны только тогда, только там, где замирают революционные устремления нового владыки-пролетария и где над ним раздаётся властное, управляющее им слово спеца, защищённого «табу» своего звания.

* * *

Сама двойственность положения этих спецов, которую мы очертили, даёт возможность некоторым заграничным группам делать на них ставку. Именно на них делал свою ставку знаменитый Трест, во главе с Опперпутом, который возил в Россию Шульгина. На них же делают ставку и иные зарубежные организации демократического склада.

Но какие организации ни строили бы на спецах своих расчётов, этим организациям надлежит помнить одно:

— Конечно, горек спецам тот обильный хлеб, которым кормит их сейчас СССР. Даже не политически горек он. Он горек потому, что спецы поставлены лицом к лицу с разнузданностью революционизированных масс. Он горек потому, что спец при малом наличии «ревдисциплины» с отчаянием видит, что его усилия к работе в значительном проценте буксуют на месте.