Казачий алтарь - Владимир Павлович Бутенко

— А тут переборщили! Не очень тогда помогали нам немцы, — увлёкшись, проговорил Павел Тихонович, продолжая вчитываться в этот важный и вполне обоснованный документ.

«Донское Войско просит германское правительство признать суверенитет Дона и вступить в союзнические отношения с Донской республикой для борьбы с большевиками.

Первыми и неотложными мероприятиями германского правительства, способствующими установлению союзнических отношений, должны быть:

1. Немедленно освободить из всех лагерей военнопленных казаков всех войск и направить их в штаб походного атамана.

2. Отпустить в распоряжение походного атамана всех казаков, находящихся в германской армии.

3. Не производить на территории казачьих земель принудительный набор молодёжи для отправки в Германию.

4. Отозвать хозяйственных комиссаров с территории казачьих земель и производить снабжение германской армии за счёт продовольственных ресурсов казачества только на договорных началах.

5. Отозвать комендантов из управления донскими конными табунами, являющимися неприкосновенной собственностью Войска Донского...»

«Мерседес» вдруг подбросило. Заскрипели тормоза. Грохот взрыва оглушил. Хватаясь рукой за спинку переднего сиденья, Павел выронил бумаги, отметил, что гул самолётов быстро стихает. Мельком увидел, как удалилась в сторону Новочеркасска двойка краснозвёздных штурмовиков. Насмерть испуганный, побелевший гауптман вновь стал браниться, на этот раз честить асов люфтваффе, позволяющих русским бомбить средь бела дня!

Бывшая столица Войска Донского также была полна отступающими войсками. От обилия солдат и техники город показался тёмно-серым, мрачным. На углу широкого Платовского проспекта и Атаманской улицы Павел Тихонович попросил остановить машину. Поблагодарив гауптмана, вылез. Срывался молевый снежок. Задувал с юга ветер. Под сапогами скользко стлалась брусчатка. Он прошёл по бульвару, вдоль аллеи тополей, затем прибавил шагу и направился к площади Ермака. Вышел на свободное пространство, остановился вблизи Вознесенского войскового собора. Его входные врата были закрыты. Цепью, вдалеке друг от друга стояли немецкие охранники. Очевидно, собор был приспособлен под мастерские либо под гараж. К вратам вели мощные, на железных балках, мостки. Вблизи стояли машины, танкетка. Гудела передвижная электростанция, кабель тянулся к храму. Там грякало железо, натужно рокотали электромоторы. Порывисто охватил душу гнев: так-то обращаетесь с казачьей святыней!

Долго стоял у памятника Ермаку. Вглядывался в горделивую фигуру атамана, держащего в правой руке корону Сибирского царства, в сурово-спокойное, величественное лицо в обводе курчавой бороды — воспринял его как-то в целом, как живого человека. Рванулась душа — от беспомощной тоски, утраты чего-то важного, что помогало в жизни. Кое-где бронзу памятника тронула патина, на ячейках кольчуги зацепился снег. Павел читал, обходя пьедестал: «Донскому атаману Ермаку Тимофеевичу, покорителю Сибири, от благодарного потомства в память трёхсотлетия войска Донского, 1570—1870 г. Окончил жизнь в волнах Иртыша 5 августа 1584 года», в изножии постамента фраза Карамзина: «Россия, история и церковь гласят Ермаку вечную память».

Венецианские окна двухэтажного Атаманского дворца перекрещены бумажными полосами, кое-где вместо стёкол — куски фанеры. На стенах и сдвоенных пилястрах — осколочная сечка. Декоративная чугунная решётка навесного балкона — в царапинах. У торца здания, куда вели арочные ворота, — взвод казаков, коновязь, подсёдланные лошади. Двое караульных у крыльца нехотя отдали честь немецкому лейтенанту. Дежурный по штабу, седоусый хорунжий, проверил раскрытый в руке посетителя документ, подобравшись, скороговоркой ответил:

— Господин атаман в кабинете. Вас проводят, — и, поворачиваясь в сторону коридора, приказал: — Маликов! Проводи их благородие к батьке!

Курносый хлопец, козырнув, бочком стал подниматься по лестнице. Павел Тихонович с первого взгляда заметил, что казачок в ладно подогнанной форме, в добротных сапогах, да и шашка на боку, должно, хорошей работы, судя по старинной чеканке ножен.

— Откуда оружие? Дедово? — кивнул Павел.

— Так точно! — выпалил парень.

— Где служишь?

— В конвойной сотне господина атамана!

— Почему не на фронте?

— По ранению переведён сюда, — смутился провожатый. — Я бы с удовольствием!

Первый сводчатый зал с лепниной на стенах и потолке, второй. У двери — постовой с автоматом, чуть в стороне большой стол, возле него группа офицеров. Павел Тихонович представился. Молодцеватый адъютант сопроводил его к атаману.

Сергей Васильевич, в казачьем кителе синего цвета, с погонами полковника, что-то писал за столом. А рядом со стопками бумаг, книг и чернильным прибором лежал «шмайссер». На стук высокой двери он вскинул голову, прищурился и, узнав эксперта Восточного рейхсминистерства, земляка Шаганова, проговорил, бессознательно чеканя слова:

— Проходите, проходите! Одну минуту — закончу рапорт. От генерала Фридерича добрые новости.

Павел Тихонович снял шинель, посматривая на атамана и собираясь с мыслями, оправил под ремнём свой серо-зелёный мундир с орлом на правой стороне груди. В довольно просторном зале благодаря большим окнам было светло и прохладно, ощущалась дворцовая основательность. И вместе с этим, по оставленным в беспорядке стульям вдоль стола для совещаний, по заслеженному полу и ещё по каким-то едва уловимым приметам чувствовалось, что это — временное пристанище атамана.

Наконец Павлов встал, невысокий, узколицый, с близко поставленными настороженно-умными глазами, в которых стояла бессонная хмурь. Пошёл навстречу, чуть прихрамывая.

— Телеграмму вчера получил. Жду с утра. Дорога задержала? — пожимая руку, спросил атаман.

— Да. Не проедешь... Комендант Эллинг, помнится, обещал открыть войсковой собор.

— Оставлен пока под нужды армии. — Павлов указал на стул и тоже сел рядом. — С чем приехал?

— С жалобами на тебя, — усмехнулся Павел Тихонович. — Ростов с Новочеркасском воюет. Славно!

— Ты где их встретил, Духопельникова и Сюсюкина?

— Аккурат в представительстве. Но — под хмельком.

— Большая редкость! Обычно они напиваются как свиньи. Сюсюкин на Покрова, в святой для донского казака праздник, на улице валялся... Ситуация такова. Капитан Кубош, который и привёз сюда Сюсюкина, тайно и явно вяжет меня по рукам. Немецкая разведка контролирует каждый мой шаг. Сообщи об этом Краснову, когда будешь в Берлине. Впрочем, как он повлияет? Немцы гнут свою политику Наша декларация, как передал Фридерич, одобрена Клейстом. Дано разрешение на создание казачьей армии.

— Вчера мне сказал Одноралов. По-моему, поздно хватились!

— Не завтра, так послезавтра придётся вести казаков в бой. У меня полк. Смешанный. Есть и конники, и пластуны. Но вооружение... Нужны автоматы, противотанковые ружья, пулемёты. Я уже не говорю об орудиях! У многих конников одни шашки, а у некоторых — боевые пики!

— Мы же владели пиками, — с иронией заметил Павел. — В этом нет ничего позорного.

— Мне не надо бутафорских войск! — вдруг ожесточился атаман. — С пиками против танков? Это на парадах хорошо с пикой проехаться! А казакам нужно дать такое оружие, чтобы могли побеждать.