Хозяйка Шварцвальда - Уна Харт

кто-то стоял. Она ничего не потеряет, если отправится проверить… Агата накинула на плечи шаль, которую Урсула оставила на спинке кресла, и надела башмаки. Свечу с собой брать не стала – все равно та погаснет от ветра, стоит переступить порог.

Дом подыгрывал ей охотно: не скрипел ни единой половицей. Он затих, затаился, давая ей возможность выскользнуть в сад незамеченной. Агата умела двигаться по этим ступеням ощупью, ей не нужен был свет – слишком хорошо она знала каждый закоулок.

Снаружи ветер колоколом вздул ее сорочку. Пахнущий грозой воздух царапал кожу. Луна то выныривала из облаков, заливая сад неживым белым светом, то снова пряталась среди туч, погружая мир во тьму. Агата сделала несколько шагов и уже от статуи Диониса отчетливо разглядела человеческий силуэт у ворот. Сердце ухнуло вниз, щеки вспыхнули. Она узнала его еще до того, как успела хорошенько разглядеть, – даже не по очертаниям плеч или головы, а по позе. Рудольф стоял очень прямо. Руки он заложил за спину, так что в потемках казалось, что их у него вовсе нет.

Агата побежала, налетев на ворота, которые взвизгнули под ее руками, как пес. Луна милосердно показала свой круглый бок, и ее света оказалось достаточно, чтобы она сумела рассмотреть лицо мужа. Тот сильно похудел, как будто всю неделю ничего не ел, и от этого выглядел старше лет на десять. До нее донесся резкий горький запах конского пота.

– Я думал дождаться утра, чтобы не тревожить тебя посреди ночи, – тихо сказал он.

Облегчение затопило ее до самой макушки. Ноги сделались ватными, и Агата сползла вниз, цепляясь за решетку ворот. Господи, спасибо, спасибо! Оставалось дотянуться до задвижки, но для этого требовалось снова подняться.

– Тебе плохо? – заволновался он. – Тебя сильно избили там, на дороге? Ребенок не пострадал?

Ответить у нее получилось не с первого раза:

– Все хорошо. Ребенок невредим.

Цепляясь за решетку, она встала на ноги, отомкнула задвижку и обняла мужа. Про себя подмечала изменившиеся мелочи: грязные волосы, от которых шел запах дорожной пыли, ссадины на лице, плотную темную щетину на подбородке…

– Туго же тебе пришлось, если даже побриться не успел, – заметила она.

Он засмеялся, и его смех отозвался в ее теле теплой дрожью.

– Да, я порядочно попетлял по дороге из Эльвангена… Коня нужно накормить.

– Тебя тоже нужно накормить.

– Не сейчас, – твердо возразил Рудольф. – Я не войду в дом своей жены ночью и тайком, как вор. Раз уж я собираюсь договориться с твоим опекуном, то должен вести себя как подобает.

В этом был весь Рудольф. Спорить с ним было бесполезно. Какова ирония – отыскать мужа, для которого приличия играют настолько большую роль!

Она все же уговорила его войти в сад и присесть на скамью, скрытую от посторонних глаз плотными зарослями ивы. Но удалось это только после того, как она пожаловалась Рудольфу, что ей тяжело стоять. «А если ты не войдешь, я проведу у ворот всю ночь», – пригрозила она. Тогда он сдался.

Скамья стояла на берегу небольшого пруда. Каждый год Кристоф намеревался очистить его и привести берега в порядок, но каждый год забывал об этом, и пруд только сильнее зарастал ряской. Агата и Рудольф сели рядом и взялись за руки, как стеснительные юнцы. Вдали гремел гром, но дождь сюда пока не дошел. Агата плотнее запахнула на себе шаль.

– Почему ты спросил, в порядке ли ребенок? Откуда ты знаешь, что на нас напали по дороге?

– Мне сказал Ауэрхан.

Она нахмурилась. Демон ни словом не обмолвился о том, что они виделись.

– Он явился к тебе?

Рудольф поморщился и потер лоб:

– У нас был непростой разговор.

– Он угрожал тебе? Пытался чего-то добиться?

– Мне бы не хотелось делиться подробностями.

Значит, да.

– Но в конце концов мы пришли к соглашению. Тогда-то Ауэрхан и сообщил мне, что с тобой случилось.

Агата нырнула ему под руку, прижалась ухом к груди, вслушиваясь в привычный ровный стук сердца. Завтра они поговорят с Вагнером, примирятся, а потом она уговорит Рудольфа подольше задержаться в Шварцвальде – самом спокойном месте на всей земле. Они вырастят тут своего сына, которого назовут Адрианом…

Она коснулась рубашки мужа и вдруг забеспокоилась:

– Где мой сигил?

Это уже не имело никакого значения. Она сама не понимала, почему вдруг об этом спросила. Рудольф проследил за ее жестом, потер то место, где раньше болталась печать.

– Оставил в Эльвангене.

– Почему?

Отчего ее это беспокоило? Такая мелочь, в самом-то деле…

– Боялся, что меня остановят и обыщут. Не хотел давать им в руки доказательство моей вины.

Рудольф знал, что комиссарам депутации ведьм не нужны никакие доказательства. Считалось, что их может и вовсе не быть. «Злодеяния ведьм не оставляют следов», как говорил Киблер. Поэтому не было никакого смысла прятать сигил. Если тебя схватили, значит, уже признали виновным. С сигилом или без него, с этого мгновения ты обречен.

Агата облизнула губы. Слова застряли между зубами, не желая покидать рот. Казалось, что произнесенное изменит мир вокруг, воплотит ее самый страшный кошмар.

– Ты не Рудольф.

Мгновения текли бесконечно. Она сидела молча. Вот сейчас он рассмеется, прижмет ее к себе, сдержанно и почти целомудренно поцелует в губы…

– Нет, – наконец согласился он. – Но ты не заметишь разницы.

Смех вырвался у нее из горла. Она пыталась его сдержать, но полукашель-полухохот выплескивался наружу, и остановить его было невозможно. «Рудольф» заботливо гладил ее по спине, легонько похлопывая. Тепло и тяжесть его руки были точно такие же, как у того, настоящего. Она хотела высвободиться, но голос в голове шептал: «Еще чуть-чуть. Ты ведь больше никогда этого не почувствуешь…»

Агата выпрямилась и стряхнула его руку.

– Демоны всегда приходят пировать на чужом горе, как стервятники. Я не звала тебя.

– Звала, – возразил «Рудольф». – Просто в тот раз не дождалась моего появления. Но вот я здесь. Предупреждая твои вопросы, спешу заверить, что не собирался тебя обманывать. Хотел лишь показать, что ты можешь получить благодаря мне. Мы можем жить, как муж с женой. Я стану хорошим отцом твоему ребенку. Скоро ты даже не вспомнишь, что я не он.

Она молчала.

– Я давно за тобой наблюдаю, милая Агата. Подумай, что ты теряешь? Если отбросить нежные чувства, чего ты лишаешься?

«Милая Агата…» Рудольф тоже мог бы так ее назвать. Но он никогда не сказал бы: «Если отбросить нежные чувства».

Демонам не понять, что без этих чувств у тебя не останется ничего. Для них загадка, почему обернулась жена Лота, покидая