Братья Стругацкие - Геннадий Прашкевич

У романа — говорящий эпиграф: «Эволюция не может быть справедливой» (из Ф. Хайека). Эволюция, с человеческой точки зрения, страшна, безжалостна, она давит тела и кромсает души. Братья Стругацкие не верили ни в Бога, ни в беса, им вообще несвойственна вера во что-либо сверхъестественное. Но в непреодолимый ход эволюции Борис Натанович глубоко и убежденно верит и дает ей (эволюции) своего рода оправдание: сами-то не справились… Что ж, теперь уже «…не люди спасут людей… а нелюди. Люди не способны на это, как не способны киты спасти китов или даже крысы — крыс». В этом смысле роман «Поиск предназначения» — одна из самых пессимистических вещей Стругацких. И в этом же смысле она близка идеям, высказанным в повести «Волны гасят ветер»: развитие человечества на старой психофизиологической основе невозможно. Вернее, бесперспективно. Должна совершиться трансформация, ведущая к рождению сверхчеловека, который по сути своей уже не-человек. Тезис этот вызвал немало дискуссий: кто-то горячо принял его, кто-то счел абсолютно неприемлемым. Так или иначе, а именно он лежит в основе романа «Поиск предназначения».

Эволюция избирает в качестве своего орудия гениального питерского медика, которого друзья называют Виконтом. Он разрабатывает механизм практического бессмертия, то есть делает первый шаг в сторону иного, более совершенного человека. Для начала он просто учится — с помощью спецслужб — производить физические копии известных людей. Иначе говоря, создает казарму клонов, которые могут служить живыми поставщиками отказавших органов для vip-персон. На следующем этапе у него получается копировать «в пробирке» некоторые редкие свойства «протографов». Иными словами, опыты дают всё более совершенные результаты. Однако «ходячее мясо», предназначенное для трансплантации, обретает способность чувствовать, страдать…

Любопытно, что автору близка роль Виконта. В мае 2001 года ему пришлось отвечать на вопрос, заданный в рамках офлайн-интервью: «Что бы Вы сделали, оказавшись на месте Носова?» Речь шла об одном из главных действующих лиц повести «Отягощенные злом». Борис Натанович ответил: «Не знаю… Боюсь, я в принципе не мог бы оказаться на месте Носова. Это совсем не мое место. Я вовсе не считаю, что милосердие превыше всего. Я вообще человек довольно равнодушный к людям. „Я не друг человечества, я — враг его врагов“ — это про меня…»

И это — одна из реплик Виконта.

Через Виконта эволюция осуществляет прорыв.

Суть этого прорыва бесчеловечна. Старый друг Виконта, узнав его тайну, делает для себя вывод: «Есть вещи, которые — нельзя. Есть вещи, которые нужно, очень нужно, но в то же время душераздирающе нельзя. Мы не всегда умеем объяснить. Понять, сформулировать. Надо стараться. Обязательно надо стараться. Но даже если ни понять, ни сформулировать не удалось, надо почувствовать (просто грубой шкурой души): это — нельзя…» Но эволюция — не человек, ей всё человеческое чуждо. Она, с точки зрения Стругацкого-младшего, будет идти, преодолевая традиционную этику.

Для того чтобы главное живое орудие прорыва — Виконт — оставалось в целости и сохранности, эволюция подбирает «живую капельницу» и для него. Это тот самый старый друг Станислав Красногоров, человек неподкупно честный, справедливый, порядочный. Предназначение всей его жизни — вытаскивать Виконта с того света, когда слабое его здоровье в очередной раз начнет барахлить. Потчевать своей энергией, своей жизненной силой. Некий Рок, Фатум, то бишь всё та же эволюция, оказавшаяся не столь уж слепой, оберегает Красногорова и Виконта от расставания. Те люди, которые своими действиями — всё равно, доброжелательными, вредоносными ли, — способствуют их «растаскиванию» на значительное расстояние или же просто угрожают их жизни, получают «разрыв мозга». Страшную, необъяснимую смерть.

Красногоров, осознав, что он защищен в этой жизни от любых покушений, любого по-настоящему серьезного насилия, воображает, будто его предназначение — стать первым в мире честным политиком. Он выдумывает «теорию элиты», включается в президентскую гонку с хорошими шансами. Но… как гласит 27-я теорема этики Баруха Спинозы: «…вещь, которая определена Богом к какому-либо действию, не может сама себя сделать не определенной к нему». Красногоров определен к поправке здоровья своего друга. Точка. Остальное — его мнение, его упование, но не более того. Эволюция, вставшая на место Бога, моментально убивает «живую капельницу», как только она говорит твердое «нет» любой поддержке Виконта. «Живая капельница» больше не нужна, она даже вредна. Ну… вычеркиваем.

И роман фактически ставит вопрос: теперь пора сделать последний шаг, исключая из мироздания место для Бога и Его Заповедей… вы готовы? Верить следует в Закон, и Закон не слеп, но традиционной, унаследованной от многих поколений предков этике он противоречит. Думайте, выбирайте.

Если сравнивать «Поиск предназначения» с произведениями братьев Стругацких, то видно: в идейном смысле он, конечно, продолжает их традицию. Во всяком случае, традицию поздних вещей. Что же касается стиля письма, то тут отличие — разительное.

Из характерных черт обшей художественной манеры сольное письмо Стругацкого-младшего сохраняет, пожалуй, только две: во-первых, стремление к афористичности (по части ярких, метких выражений «Поиск предназначения» не уступает самым известным общим текстам Стругацких); во-вторых, своего рода «документализм» — включение в художественную ткань «мемуаров», отчетов, резолюций и т. п. В остальном стиль романа демонстрирует «скачковое», взрывное развитие характерных черт позднейшей общей прозы звездного тандема, главным образом «Отягощенных злом».

Сюжет развивается до крайности неспешно.

Герои не столько действуют, сколько дрейфуют от одного состояния к другому.

Любопытно, что еще летом 1991 года Стругацкий-старший закончил большую «сольную» повесть «Дьявол среди людей» (вышла под псевдонимом С. Ярославцев в 1993 году); в ней имеется некая сюжетная составляющая, сходная с амплуа Станислава Красногорова из «Поиска предназначения»[50]. Некий обиженный властями журналист Ким Волошин, человек правдивый и знающий цену справедливости, неожиданно обнаруживает в себе поистине дьявольское качество: тот, кто угрожает или наносит ущерб ему либо его близким, моментально подвергается отмщению со стороны неведомой силы. Отмщение это может быть неприятным, но легким, а может привести к гибели обидчика. И это чудовищное свойство Ким Волошин не в состоянии контролировать. Кажется, какая-то слепая сила мироздания бьет его неприятелей. Терпеть такое люди не хотят, и в конечном итоге «несчастного мстителя» убивают самым жутким образом. Так вот, повесть «Дьявол среди людей» сделана с использованием значительно меньшего количества изощренных литературных приемов, значительно более простым языком, но у нее намного более динамичный, можно сказать, приключенческий сюжет. Драйв «Дьявола среди людей» и тягучая «блюзовая» ритмика сюжета в «Поиске предназначения» находятся в сильнейшем контрасте. Если прочертить ось между точками «фантастика» и «мейнстрим», то сюжетные и стилистические характеристики повести С. Ярославцева и романа С. Витицкого разведут их на этой оси весьма далеко, притом первая окажется заметно ближе к фантастике, а вторая попадет в мейнстрим.