Ночная смена. Крепость живых - Николай Берг

– По нас стреляют!!! Прямо по машине!!! Что делать? Сейчас вы нас увидите!!!

Николаич выдергивает у меня мобилу (я как-то немного опешил от такого развития событий) и резко, четко командует:

– Вниз до берега и влево к Центральному парку. Вниз и влево! За вами хвост. Мы его примем, только с директрисы уйдите!!!

– Вниз и влево, уйти с дороги, расстреляют!!! – Слышу, как орет там братец.

– Там канавы, куда я там уйду, – вопит кто-то в ответ.

– К парку!!!

И вновь ворох матюков, в которых потерялось коротенькое сквозь зубы:

– Понял я, понял!!!

За виляющим из стороны в сторону УАЗом из-за холма выскакивают две легковухи. Одна красная, явная кабриолетина с открытым верхом, другую вижу хуже – грязная до чертиков. Расстояние уверенно сокращают.

– Пулемет и все, кто от меня справа – первая тачка, кто слева – замыкающая. Приготовились! Огонь по команде!

УАЗ, мотыляясь по-пьяному, проскакивает мимо нас, чуть не улетев при этом с дороги. Преследователи уже метрах в сорока от нас, когда Николаич вскакивает и орет:

– Огонь!

Мы со сварщиком слева от Николаича, и потому ловлю в прицел заднюю тачку. В этот момент начинается грохот, и кабриолетина, по которой, похоже, и я сгоряча влупил, улетает влево, а открывшаяся вторая тачка принимает в себя все пули – мазать тут невозможно, поскольку дистанция от меня, Саши и сварщика смешная. Сварщик, стоя во весь рост и прицелившись, как на полигоне, выдает длиннейшую – на диск – очередь, поливая машину как герань на балконе…

Хотя все происходит в считаные секунды, успеваю заметить алмазные радужные блики, которые вышедшее не к месту солнышко высекает из стеклянных брызг раздробленного лобового стекла. Не успеваю испугаться того, что машина вылетит по прямой на нас, как ее бросает вбок, стекла еще продолжают сыпаться, а тачка уже ухает в канаву и встает почти вертикально на капот.

– Ильяс, Ильяс. Если кто выскочит на холм, сшибай!

Не вижу, но явно кто-то выскочил – бемкает «светка». Это, получается, «хивус» подтянулся, коли у Ильяса сектор обстрела открылся…

Серега тоже дает пару очередей туда, в сторону холма. Одна пуля – трассер, видно, как, долетев до вершины, она дает красивый рикошет свечкой.

– Ильяс, кого видишь?

– Никого. Один лежит, второй ушкандыбал.

– Выдвигаемся!

– Прикрываю!

Из остановившегося УАЗа вываливается долговязая фигура – братец. Зачем-то прижимает к голове красный платок. Не было у него красных платков. Он вообще платков не носит, разве только туалетную бумагу рулоном, когда у него насморк… Что за бред в голову приходит, когда не хочется принять очевидное – братец ранен, а тряпка просто в крови. Будь это кто другой, сразу же дошло бы, а так сознание слабенькими лапками пытается загородиться от очевидного, но очень неприятного факта.

Прежде чем Николаич что-либо успевает сказать, уже галопирую в сторону УАЗа. Правда пригнувшись, в общем, грамотно.

Братец, у которого и в самом деле из-под какой-то тряпки сильно течет кровь, все-таки скалит зубы и говорит с удовольствием:

– Дароф! А где оркестр?

– Ну тя в зад с твоими шутками! Что с тобой?

– Когда через бревно на дороге перепрыгивали, башкой стойку поймал.

– Эй, вы, трупорезы, хорош трендеть! Миша ранен! – Мужик лет пятидесяти помогает выйти из машины парню в милицейской форме.

– Поссать, батя, поссать, – бормочет парень.

– У тебя перевязочные-то есть? – спрашивает братец.

– Есть, сейчас тебя забинтую, в четыре руки разберемся. Еще медсестра подоспеет. Что это у тебя за тряпка?

– Не знаю, в бардачке валялась.

Остается только вздохнуть… Братец…

Теперь тряпку эту дурацкую долой (странно, она действительно была когда-то красной). Кровища хлещет и впрямь серьезно, но это и при незначительных ранениях головы бывает. Есть древняя хирургическая поговорка про ранения в голову: «Хлещет как из барана, заживает как на собаке». Ну да, кровоснабжение-то мощнейшее, потому и льется обильно, и заживает быстро.

Прикладываю братцу тампон к ране – рассекло кожу сильно, но это нестрашно. Теперь он пальцами его сам прижал, а мне – растягивать косынку. Ну тут просто, не раз делал: прямой угол на затылке, а длинными концами – через лоб, на затылке их поверх прямоугольного конца перехлестнуть и обратно на лоб, где и завязываем покрепче. А теперь хватаем за прямоугольный конец и аккуратно тянем вниз, к спине. И тампон плотно прижимается косынкой к ране. Остается подтянутый угол, аккуратно заправить его за перекрещенные на затылке концы, и «ву а ля» – первого раненого обработали.

Второй еще мочится, мотыляясь на руках у поддерживающего его под мышки отца. Крови на нем не вижу, но вот сип какой-то и кашляет… Так, но не прерывать же ему процесс – минута-другая ничего особо не изменит. Что в машине? Разбита-то машинка знатно: боковое стекло вынесено, в лобовом дыра и с десяток дыр сзади и с левого бока. Но заметно, что били по пассажирам и водителю, а машину старались не уродовать.

Братец тянет к себе сумку. Отдаю ему, лезу в салон.

А там сидит еще один пассажир. Еще дышит, но я бы сказал, что уже агональное дыхание-то. Спереди вроде целый. А сзади?

А сзади ему в голову прилетела не то картечина, не то пуля.

Крови немного, зато из дырки вываливается комочками розовато-желтовато-серое вещество… Мерзкий у человеческого мозга цвет, даром что самый могучий сейчас компьютер…

Пульс частит как заяц на барабане, но тут вряд ли что можно сделать. Разве что подвязать умирающему челюсть покрепче…

Вылезаю за сумкой. Братец уже жрет горсть таблеток – хотя и врач, но считает, что кашу маслом не испортишь. Явно сожрал сразу и обезболивающее, и антибиотики…

Паренек тем временем закончил мочиться и сразу как-то обмяк. Отец растерянно оборачивается на нас.

Вместе с уже повеселевшим братцем отводим раненого ближе к берегу, усаживаем на камень.

– Куда тебя?

– В спину… в спину…

– Оружие есть?

– Пистолет.

– Отцу отдай. Заберите, ему пока не понадобится.

– Не… Не надо… Пусть…

– Не спорь, Миха! – Братец довольно нахраписто выворачивает у приятеля пистолет из кобуры, отдает стоящему рядом мужику.

К нам подбегает Надежда:

– Что здесь?

– Похоже на пневмоторакс. Сейчас разденем, глянем, – отвечаю я ей.

– Кто вас охраняет?

– В каком смысле?

– В прямом! Стоите кучей, отличная мишень со ста метров.