Святой Грааль. Во власти священной тайны - Ричард Барбер

Передур обращается к Артуру, и они вместе нападают на ведьм, коих Передур убивает. «Так гласит предание о Замке Чудес». Эта повесть явно вписывается в контекст средневековых романов о Граале, о которых мы уже говорили, но при этом не является романом о Граале. Некоторые ее аспекты хорошо знакомы, другие же совершенно неожиданны. Есть два важных момента, на которые необходимо обратить внимание. Прежде всего приключения Передура в определяющей степени зависят от концепции рыцарства как особой элитной касты; это касается как общего характера повествования, так и его отдельных деталей. Во-вторых, трудно представить себе версию текста с претензиями на литературные достоинства, действие которой разворачивалось бы за рамками ограничений, налагаемых рыцарским миром. Поэтому существование подлинной, относящейся к XII в. версии, подробно излагающей детали рыцарского мира, представляется крайне маловероятным; это означало бы, что авторами самых первых рыцарских романов были валлийцы, культура которых была практически не затронута рыцарскими веяниями и идеями. С точки зрения самого содержания истории куда более вероятно, что мы имеем дело с валлийским пересказом поздней версии «Повести о Граале» Кретьена — пересказом, в котором использованы и материалы «Продолжений». В той же мере, в какой привлекательность мифологических кельтских историй для французских авторов была обусловлена тем миром фантазии, который они могли свободно сочетать с миром рыцарских подвигов, валлийский писатель, перерабатывая повесть Кретьена, действовал с такой же свободой в контексте чудес и тайн своей собственной традиционной культуры[310]. Почему гостия, хранящаяся в Граале, вдруг превратилась в окровавленную голову, непонятно и труднообъяснимо; простейшее объяснение сводится к тому, что ни о какой связи нет и речи и что здесь одна история просто наложена на другую, повествующую о Граале. Эта новая история явно связана с языческим кельтским культом головы, который восходит еще к доримским временам, но вполне может представлять собой и сложно преломленный отголосок истории об усекновении главы Иоанна Крестителя. Основная тема новой повести также совсем иная, ибо это — всего лишь история о мести за убийство кузена Передура, в которую хорошо вписывается мотив головы. Окончание истории с описанием избиения ведьм, типичное для стиля других валлийских романов, в которых основное действие происходит в ином измерении, на заключительных страницах вновь возвращается в реальный план. Это резко контрастирует с классическими романами о Граале, в которых не бывает ни таких развязок, ни снятия магических чар.

Претензии на приоритет «Передура» по отношению к «Повести о Граале» Кретьена — это, по сути, вопрос национальной гордости. В лучшем случае можно предположить, что некая несохранившаяся история о Передуре-Персевале могла послужить Кретьену источником отдельных аспектов содержания, в частности, идеи о том, что герой появляется на сцене в обличье шута. Но в том, что касается Грааля (того самого, который сам, а отнюдь не образ Персеваля является предметом нашего исследования), то окровавленную голову на подносе никак нельзя считать предшественницей Чаши в таинственной процессии у Кретьена. Для реконструкции возможной трансформации этого образа необходимо множество натяжек и допущений.

Интересно, что наиболее ранние попытки доказать, что источником темы Грааля являются кельтские мифы, вообще не упоминают о «Передуре». Так, Теодор де ля Вильемарк в своем труде «Contes poptdaires bretons» («Бретонские народные предания»), изданном в 1842 г., писал:

«Наиболее архаические из этих преданий [т. е. преданий валлийских бардов. — Авт.] говорят о сосуде, имеющем функции и основные черты Грааля. Барды VI в. используют слово per, которое в словаре валлийского языка 882 г. переведено как чаша или миска и о котором в более позднем словаре сказано, что оно означает «домашнюю посуду, в которой готовят и подают кушанья всякого рода». Сегодня установлено, что именно таково значение слова graal… Талиесин помещает эту бардовскую чашу в храм богини, которую называет небесной покровительницей бардов. «Сей сосуд, — говорит он, — вдохновляет поэтический гений; он приносит мудрость, дарует поклоняющимся ему знание о будущем, о тайнах мира, о сокровищах человеческого разума…» Грааль также обладает рядом этих качеств. Что же до самой чаши, то ее ободок украшен, как и у Грааля, рядом жемчужин и алмазов».

Именно бретонские поэты через посредство Прованса послужили источником вдохновения для авторов французских романов:

«Авторы французских поэм, составляющих ядро Артуровского цикла, по всей видимости, нашли в кельтской литературе свои прототипы и образцы.

Бретонский цикл об Артуре породил провансальский цикл о рыцарях Круглого Стола, современный французским романам. Движение, аналогичное западному, возникло одновременно с ним на юге Европы, и героев Круглого Стола с равным пафосом воспевали труверы и трубадуры… Эпическое движение, порожденное бретонскими историями о персонажах Артуровского цикла, не ограничилось одной только французской или провансальской литературой, но втянуло в свою орбиту литературы Англии, Германии и даже Скандинавских стран».

Ля Вильемарк с пафосом отстаивал приоритет бретонской литературы, и его критики заявляли, что его труд о бретонских народных преданиях — это скорее порождение творческого воображения, чем науки, и что он выдумал и сочинил куда больше, чем реально нашел. В этом он действительно не слишком отличался от шотландского поэта Макферсона[311], чье собрание гэльских песен, приписанных барду Оссиану[312], буквально очаровало предыдущее поколение литераторов, питавших живейший интерес к старинному фольклору. Спрос на бретонские и гэльские фольклорные материалы, и в особенности на «оригиналы» тем и сюжетов, приписываемых ранним французским поэтам, явно превосходил предложение. По сути, существовало крайне мало свидетельств приоритетной роли бретонских поэтов в распространении артуровских преданий и сюжетов, и тем не менее кельтские оригиналы артуровских романов скоро получили всеобщее признание, и подобная точка зрения стала преобладающей. Влиятельный критик Эрнест Ренан[313] в эссе «La poesie des races celtiques» («Поэзия кельтских народов») рассматривал «Передура» в качестве менее цивилизованного предшественника Персеваля Кретьена, но считал Грааль версией котла[314] Брана Благословенного[315], а сдержанность Персеваля, так и не задавшего спасительный вопрос, отнес на счет таинств ритуала посвящения в барды: «Грааль в своем примитивном, первоначальном виде является своего рода паролем архаического аналога масонства, который сохранялся в Уэльсе спустя много веков после проповеди Евангелия». Однако он сознавал, что французские писатели наверняка должны были отвергнуть бардовское и языческое начала, ибо они воспринимали Грааль совершенно иначе, как особую форму евхаристии, и поэтому