Святой Грааль. Во власти священной тайны - Ричард Барбер

Поначалу «Парцифаль» привлекал немецких читателей не самим своим сюжетом, а тем, как этот сюжет подан и трактован. Братья Шлегели[297], наиболее влиятельные критики романтического направления конца XVIII в., восхищались поэмой Вольфрама, правда — с некоторыми оговорками. А. В. Шлегель, прославившийся своими трудами (совместно с Людвигом Тиком) по переводу драм Шекспира, называл «Парцифаля» «причудливым, но великим и роскошным сочинением» и резко критиковал единственную доступную тогда версию французских романов о Граале, опубликованную во «Всеобщей библиотеке романов» графа де ля Вернье де Трессана, как «ничтожные выдержки», безвкусные и легковесные. Вряд ли можно было сказать что-либо более несправедливое: граф как раз и стремился вернуть эти истории в поле зрения публики XVIII в., используя в качестве источников текста ранние печатные издания. Изданные им тома иллюстрированы любопытными гравюрами, на которых герои артуровских романов предстают галантными кавалерами XVIII в., а дамы выглядят не менее курьезно.

Таким образом, для немецких ученых поэма о Граале Вольфрама являла собой мощный потенциал вдохновения для национального немецкого духа, не скованный искусственными рамками — своего рода прелюдию к «священному немецкому искусству», воспетому Вагнером в опере «Нюрнбергские мейстерзингеры»[298]. «Парцифаль» был подготовлен к печати и издан Карлом Лахманом в 1833 г. (этот текст, выдержавший еще семь изданий, даже сегодня остается без изменений). И когда Вагнер в 1840-е гг. приступил к чтению артуровских романов, он имел под рукой широкий круг материалов, о чем свидетельствует сохранившаяся часть его библиотеки в Дрездене. В их числе — экземпляры изданий и переводов, выполненных Лахманом, Симроком и «Сан Марте» (Альбертом Шульцем).

Во Франции, наоборот, старинные романы либо подвергались тривиальной переделке, либо забывались. Дотошным читателям, в числе коих был и известный немецкий писатель Лессинг, в середине XVHI в. оставалось лишь обратиться к печатному изданию 1516 г. «Истории о Святом Граале», являющему собой курьезную смесь сразу нескольких романов. В 1841 г. в Бордо были приватным образом напечатаны поэмы, приписываемые Роберу де Борону; что же касается творений Кретьена де Труа и его продолжателей, то они появились в печати лишь в 1865 г. в громадном, но весьма ненадежном издании Чарльза Потвина. То же самое относится и к переводам: первый современный франкоязычный перевод «Ланселот-Грааля», принадлежащий перу Полин Пари и выполненный в 1868–1877 гг., исполнен в свободной, подчас живой манере, но при этом не отличается особой близостью к оригиналу. Хотя «Повесть о Граале» Кретьена была составной частью издания Потвина 1865 г., первый более или менее адекватный ее перевод был напечатан лишь в 1932 г.

Это пренебрежительное отношение к романам во Франции было связано с тем явным предпочтением, которое французские медиевисты XIX в. отдавали chansons de geste, созданным примерно в то же время, что и первые романы, и изображавшим двор и окружение Карла Великого, а не мир короля Артура, в котором куртуазные ценности играли крайне незначительную роль. Феодальные отношения, связывавшие господина и его вассала, — центральный мотив chansons de geste; в них вместо поединков и турниров описываются настоящие крупномасштабные сражения. Они считались подлинными шедеврами французской литературы того периода. Леон Готье подчеркивал — именно так, заглавными буквами, — что «LA CHANSON DE ROLAND VAUT L’ILIADE»[299], а артуровские романы считались туманными и декадентскими, не идущими ни в какое сравнение с брызжущими энергией историями о Роланде и его сподвижниках, о Гильоме Оранском и его феодальных баронах. Подобно тому как «Парцифаль» использовался немецкими романтиками для пробуждения немецкого национального самосознания в литературе, противостоящей французскому влиянию, так и французские средневековые эпические песни — при том что французский критик-классик Амори Дюваль в своей «Истории литературы Франции», изданной в 1838 г., игнорирует само слово «эпический» — послужили образцом для патриотически настроенных французских писателей.

Но, несмотря на то что была провозглашена эта новая ортодоксия, раздавались голоса несогласных. Эдгар Кине в своих эссе, опубликованных в «Revue de deux mondes» в 1837 г., разделяет энтузиазм Бодмера в отношении роли воображения в литературе, заявляя, что эпические песни эпохи Каролингов принадлежат к материалистической германской традиции и что «Артур, не имевший ничего общего с воителями германского происхождения, — это король из грез покоренного народа». В центре интересов Кине — не источники и перепевы старинных историй; для него романы представляли естественное развитие новой литературной формы, обязанной единственно воображению поэтов.

Как ученый Кине стоит как бы на перепутье карьеры образованного человека и профессионального ученого-академика. Он начинал как эссеист и быстро продвигался по лестнице карьеры, став профессором южноевропейских литератур в Коллеж де Франс, но в 1846 г. из-за своих политических взглядов лишился кафедры и отправился в эмиграцию, где и написал известную новеллу о Граале[300]. Его интересы, как и интересы историка Жюля Мишле, были одним из путей формирования французского национального гения; для него «Повесть о Граале» была неотъемлемой частью величественного века поэзии Франции — XII века, когда поэзия процветала, будучи полукельтским, полуфранцузским искусством, что само по себе было шагом вперед для французских авторов той эпохи. Мишле, напротив, считал куртуазную любовь неудовлетворительной и духовно недостаточной в качестве идеала и рассматривал цикл о Граале в качестве клерикальной альтернативы романам с их торжеством светской любви.

Итак, мы познакомились с учеными, занимавшимися изучением старинных романов. А теперь давайте обратим внимание на вопрос, занимающий многих исследователей Грааля в наши дни, — вопрос об источниках. Вполне естественно, что, пока дискуссии о литературных текстах были сосредоточены на самих текстах, как это имело место в средневековых комментариях к «Божественной комедии» Данте, поиски источников не вызывали особого интереса. И лишь после возникновения истории литературы как самостоятельной научной дисциплины проблема источников, благодаря которым у автора впервые возник замысел произведения, приобрела особо важное значение. Именно это и произошло, когда литература вышла на арену национальной истории. Начиная с эпохи романтизма французские авторы стали лидерами среди прочих региональных культур с точки зрения реального влияния на литературу и образование своей страны. Именно в этом контексте впервые был затронут вопрос об источниках, когда Клод Форьель, первый во Франции профессор иностранной литературы, занявший эту кафедру в 1830 г., заявил, что артуровские легенды возникли в Провансе, ибо только высокоразвитая литературная культура, подобная поэзии провансальских трубадуров[301], могла привести к созданию столь сложных произведений. Однако эти общие рассуждения быстро уступили место изучению кельтских параллелей французских романов.