На пике века. Исповедь одержимой искусством - Пегги Гуггенхайм

Я уверена, Кеннет никогда не рассказывал друзьям о наших отношениях. В их компании он постоянно мной пренебрегал. Он был ужасно лицемерен, и я никогда не могла понять, что у него на уме. Желая нравиться всем, он со всеми был разным.

На следующий день мне было очень плохо. Весь мой покой испарился, и я решила, что мне необходимо съехать из квартиры. Когда я уходила утром в галерею, Кеннет не извинился передо мной. Меня пришла проведать Джуна, и я, рассказав о произошедшем, отправила ее к Кеннету. Она ему очень нравилась, и он получал большое удовольствие в ее обществе. Придя домой, я обнаружила на каминной полке записку, в которой Кеннет извинялся и говорил, что будет чувствовать себя ужасно, если я уеду из квартиры. Я побежала наверх и бросилась в его объятия; он поцеловал меня, и мы помирились. Позже Джуна сказала, что Кеннет был в большом нервном расстройстве. Я решила, что виной тому наша ссора, но я, скорее всего, ошибалась. Это было начало конца.

Мы с Кеннетом давно собирались устроить большую совместную вечеринку в честь новоселья. До этого мы уже по отдельности провели два небольших приема. И вдруг Кеннет решил отпраздновать новоселье самостоятельно. Я была удивлена и разочарована. Он сказал, что слишком рискованно писать мое имя на приглашении, потому что он женат. В любом случае, он хотел устроить изысканный прием совсем не в моем стиле, и на этом я перестала задавать вопросы. Я помогла ему составить список гостей. Мы вспомнили всех важных людей в мире искусства, ну и, конечно, Кеннет знал много кого еще. Он занялся печатью приглашений. К несчастью, ко дню вечеринки и Кеннет, и Дэвид слегли с простудой. Меж тем мы с Кеннетом пообещали друг другу больше никогда не ссориться и оставаться настоящими друзьями, с акцентом на слове «друзья». Кеннет настаивал, чтобы я не ожидала от него ничего другого. Если мне мерещилось что-то большее, то я либо выдумывала это, либо вымогала. Ему была нужна только моя привязанность.

Кеннет болел, Дэвид не умел развлекать гостей, а я не имела отношения к вечеринке — из-за этого всего, из-за крайне формальной обстановки, миллиона разных задумок и толпы чернокожих исполнителей все прошло ужасно. К тому же от нагрузки сломался лифт и стал ездить на случайные этажи. Множество людей перешло ко мне в квартиру — Суини, Барры и Соби, — и, как утверждал Кеннет, забыли с ним попрощаться, что его очень обидело. У него была высокая температура, и он совсем плохо себя чувствовал.

Худшим стало то, что под конец всего этого Дэвиду вдруг пришло в голову заняться со мной любовью. Он сказал, что влюбился в меня, когда я пришла навестить его в больнице в Дрю-Филд. Я к тому моменту была уже очень пьяна, поэтому поверила ему и устроила сцену, заявив Кеннету, что я сыта по горло и намереваюсь сбежать с Дэвидом. Должна сказать, Кеннет воспринял это очень спокойно и повел себя со мной как с избалованным ребенком. Мы с Дэвидом не уехали далеко, но любовью в ту ночь все же занялись, как и в следующую. После этого он мне сказал, что на самом деле ничего не чувствует к женщинам и предпочитает мальчиков-певчих. Разумеется, он добивался Кеннета. Мы оба были в него влюблены. Мы знали, что именно это свело нас вместе. Меня выводит из себя мысль о том, сколько мужчин спали со мной, думая о мужчинах, которые спали со мной до них.

С моей стороны было подло так поступать с Кеннетом, хотя он сам заводил разговор об этом до приезда Дэвида и ожидал, что подобное может случиться. Я находилась в своем излюбленном rôle[80] между двумя мужчинами и окунулась в него с головой. Я сказала Дэвиду, что без ума от Кеннета и ни за что не уйду от него, потому что он дает мне чувство уверенности и покоя. Не догадываясь, чем все это на самом деле обернется, я сказала Дэвиду, что ему в конце концов придется хуже всех. Думаю, именно твердость моих чувств к Кеннету побудила Дэвида положить конец нашей дружбе. Он ревновал ко мне и боялся, что я выйду за Кеннета замуж. Он замыслил хитроумный план по выкуриванию меня из квартиры. Все это время Кеннет не подозревал, что Дэвид влюблен в него. Судьба играла на руку Дэвиду, и я, вне всяких сомнений, была обречена. Кеннет к тому моменту уже устал от такого количества женщин вокруг него и не любил, когда мы приходили к нему без спроса.

Неожиданно Кеннет почувствовал себя хуже; я измерила его температуру — она оказалась сорок градусов, и тогда я послала за своим врачом, который сказал мне, что я обратилась к нему в последний момент. Он сделал Кеннету укол и тем спас ему жизнь. Через два дня Кеннет получил из Англии известие о смерти его матери — как раз в тот момент, когда он сам был на волоске от гибели. С этого времени он находился полностью во власти Дэвида. Он замкнулся и не желал никого видеть. Когда я наконец увиделась с ним, он уже был очень далеко, и я поняла, что потеряла его.

Закончилось все кошмарным взрывом. Мы были на кухне, где я готовила для них с Дэвидом ужин, и вдруг Кеннет назвал меня опасной женщиной и обвинил в том, что я прочла одно из его писем. Дэвид видел, как я вскрыла конверт со счетом от нашего мойщика окон, который лежал на столе Кеннета, и нажаловался. Я хотела удостовериться, что мерзкий тип, которого я наняла, не обсчитал Кеннета, поэтому открыла концерт и проверила стоимость работ. Настоящая беда пришла, когда я выразила свое недовольство политикой закрытых дверей в нашем доме. Этого Дэвид и добивался: Кеннет вышел из себя и заявил, что не может жить по-другому и что, если я хочу сохранить нашу дружбу, я должна покинуть квартиру. Дэвид подливал масла в огонь, и мы оба злились все больше и больше. Конечно же, у Кеннета путались мысли. С момента смерти его матери он был сам не свой и не понимал, что творит. Я отказалась уезжать из квартиры и предложила занять ее целиком. Дэвид сказал, что правильнее было бы остаться Кеннету, поскольку договор аренды оформлен на его имя. Я сказала, что это чистая случайность, ведь это я нашла эту квартиру, уговорила Кеннета занять ее половину и вообще считала, что он живет здесь только из-за меня. Дэвид сказал, что квартира для меня слишком велика и я не привыкла управлять большим хозяйством. Тут я вспомнила про свой красивый дом на реке и совсем рассвирепела. Затем Дэвид предложил, чтобы я осталась, но выкупила всю мебель Кеннета. Чем больше он вмешивался, тем хуже становилось дело. Очевидно, никто из нас не хотел съезжать и чувствовал свое право остаться. В итоге никто не уехал, но между нами все было кончено. Дэвид захватил власть на втором этаже и попытался привлечь Путцеля к попыткам вытеснить меня, но у Путцеля, разумеется, он вызвал только раздражение. В конце концов уехал сам Дэвид, когда надоел Кеннету.

Впоследствии мы с Кеннетом стали лучшими друзьями, но это уже другая история. К этому мы смогли прийти, только пройдя через все остальное. Если бы могли начать с того места, где мы оказались в самом конце, то никакой Дэвид не смог бы нас разлучить. Увы, век живи — век учись, а кому-то жизнь преподает столько уроков, что учиться уже бесполезно.

Будучи некоммерческой галереей, «Искусство этого века» в скором времени стала центром авангардной деятельности. Молодые американские художники, вдохновленные европейским абстракционизмом и сюрреализмом, основали в Нью-Йорке совершенно новую школу живописи, которую Роберт Котс, художественный критик «Нью-Йоркера», нарек абстрактным экспрессионизмом.