Слепой часовщик. Как эволюция доказывает отсутствие замысла во Вселенной - Ричард Докинз

Американский эволюционист Эгберт Ли выдвинул интересную теорию, которую можно рассматривать как гипотетический пример настоящего межвидового отбора, хотя она и была предложена еще до того, как словосочетание “межвидовой отбор” вошло в моду. Ли занимался вечной проблемой — эволюцией “альтруистического” поведения индивидуальных организмов. Он справедливо признавал, что в случае если интересы особи вступят в конфликт с интересами вида, то первые — краткосрочные, индивидуальные интересы — непременно возобладают. По-видимому, ничто не способно остановить неумолимую поступь эгоистичных генов. Однако Ли сделал следующее любопытное предположение. Должны существовать такие виды, у которых случайно вышло так, что то, что хорошо для особи, в немалой степени совпадает с тем, что хорошо для вида. При этом должны существовать и другие виды, у которых интересы особей и интересы вида случайно оказались особенно несовпадающими друг с другом. Вполне возможно, что при прочих равных условиях виды из второй категории будут склонны к вымиранию с большей вероятностью. Тогда некая форма межвидового отбора будет благоприятствовать — нет, не личному самопожертвованию, но тем видам, от представителей которых не требуется приносить в жертву свое собственное благополучие. И мы можем наблюдать формирование явно неэгоистичного поведения особей, поскольку межвидовой отбор благоприятствовал таким видам, где выгода индивидуальных организмов лучше всего достигается за счет их кажущегося альтруистическим поведения.

Самый впечатляющий пример свойства, о котором можно говорить именно на уровне вида, связан, вероятно, со способом размножения: половое или бесполое. По причинам, в которые у меня нет возможности здесь углубляться, существование полового размножения создает серьезную теоретическую головоломку для дарвинистов. Много лет назад Р. Э. Фишер, обычно враждебный к любым идеям о возможности отбора на уровне более высоком, чем индивидуальный организм, все же был готов сделать исключение для раздельнополости как таковой. Он утверждал, что по причинам, в которые я опять-таки не буду вдаваться (они не так очевидны, как можно было бы подумать), виды, размножающиеся половым путем, способны эволюционировать быстрее видов, не имеющих полового размножения. Эволюция — это то, что происходит с видом, а не с особью: нельзя рассматривать организм как нечто эволюционирующее. Таким образом, согласно гипотезе Фишера, отбор на уровне видов отчасти является причиной того, почему половое размножение столь распространено среди современных нам животных. Но, даже если и так, мы здесь имеем дело с примером не накапливающего, а одноступенчатого отбора.

В соответствии с этими рассуждениями виды, не имеющие полового размножения, возникнув, склонны к вымиранию, поскольку они эволюционируют недостаточно быстро для того, чтобы соответствовать меняющейся окружающей среде. А виды, которые размножаются половым путем, имеют обыкновение выживать, так как скорость их эволюции может быть достаточно высокой. Вот почему мы видим вокруг себя главным образом организмы с половым размножением. Однако та “эволюция”, скорость которой различна у тех и у других, — это, разумеется, все та же обычная дарвиновская эволюция, движимая накапливающим отбором на уровне индивидуумов. Описываемый здесь межвидовой отбор является одноступенчатым — это простейший выбор между двумя признаками: отсутствием и наличием полового процесса, медленной эволюцией и быстрой эволюцией. Все обеспечивающие половое размножение механизмы: половые органы, половое поведение, аппарат деления половых клеток — все это должно было быть собрано и отлажено действующим на низком уровне традиционным накапливающим отбором по Дарвину, а никак не межвидовым отбором. Как бы то ни было, современные ученые единодушно отвергают старую теорию о том, что существование полового размножения поддерживается некой разновидностью отбора на уровне группы или вида.

Подведу итоги этой дискуссии о межвидовом отборе. С его помощью можно объяснять, почему в некий определенный момент времени землю населяет тот, а не иной набор видов. Отсюда следует, что межвидовым отбором в принципе можно объяснять и изменение видового состава по мере того, как одни геологические эпохи уступают место другим — иначе говоря, изменения, происходящие с палеонтологической летописью. Но межвидовой отбор не является существенной силой при эволюции сложных механизмов живого. Самое большее, на что он способен, — это выбирать между несколькими вариантами сложных механизмов, уже созданных настоящим дарвиновским отбором. Как я указывал прежде, межвидовой отбор может существовать, но делает он, по всей видимости, немного! Теперь давайте вернемся к систематике и ее методам.

Я сказал, что кладистическая таксономия обладает преимуществом перед классификациями библиотечного типа в том смысле, что в природе имеется одна-единственная, истинно иерархическая модель вложенности, которая ждет, когда ее откроют. Все, что от нас требуется, — это разрабатывать методы для ее выявления. К сожалению, тут мы сталкиваемся с практическими трудностями. Главной головной болью систематиков является эволюционная конвергенция. Это настолько замечательный феномен, что я уже посвятил ему половину главы 4. Там мы могли видеть, как снова и снова в разных частях света биологи обнаруживают животных, похожих благодаря сходству в образе жизни на неродственных им животных с других континентов. Муравьи-легионеры Нового Света напоминают муравьев-кочевников Старого Света. В ходе эволюции возникло поразительное сходство между имеющими весьма отдаленное родство электрическими рыбами Африки и Южной Америки, а также между настоящими волками и тасманийским сумчатым волком Thylacinus. Приводя все эти примеры, я просто утверждал без каких-либо пояснений, что речь идет о конвергентном сходстве, выработанном неродственными видами животных независимо друг от друга. Но откуда мы знаем, что эти виды не родственны? Если для определения степени родства организмов ученые пользуются их внешним сходством, то почему же такие на удивление общие признаки, которые, казалось, должны были объединить каждую из вышеперечисленных пар, не смогли обмануть систематиков? Или поставим этот вопрос в еще более неудобной форме: когда систематики говорят нам, что два вида — скажем, зайцы и кролики — действительно являются близкими родственниками, откуда нам знать, что это не обманчивая конвергенция, которая зашла очень далеко?

Вопрос в самом деле неприятный, поскольку история таксономии изобилует случаями, когда ученые-систематики заявляли, что их предшественники заблуждались, именно по этой причине. Как мы помним из главы 4, один аргентинский систематик утверждал, будто литоптерны являются предками настоящих лошадей, в то время как теперь сходство литоптерн с лошадьми объясняют конвергенцией. Африканский дикобраз долгое время считался близким родственником американских дикобразов, но теперь полагают, что две эти группы организмов обзавелись своей колючей шубой независимо друг от друга. По-видимому, колючки служат и тем и другим для одних и тех же целей на обоих континентах. Кто, однако, может гарантировать, что следующие поколения систематиков снова не переменят свою точку зрения на противоположную? Как мы можем полагаться на классификацию, когда конвергентная эволюция — такой мастер убедительных подделок? Лично я смотрю на эти проблемы с оптимизмом главным образом потому, что на сцену вышли новые и эффективные методы молекулярной биологии.