Генерал Ермолов - Владимир Лесин

Если судить по стрельбе казаков в цель, можно заключить, что многие из них пороха от мака не отличают.

Отношение офицеров к казакам не внушает в сих последних должного почтения к командирам. Не слабостью и потворством приобретается любовь подчинённых. Большая часть офицеров Черноморского войска сего не понимает.

Казаки, послаблением доведённые до состояния, уничижающего звание воинов, заставляют краснеть начальников, над ними поставленных, и мне, новому сотруднику вашему, остаётся признать вас не начальником войска, приставом над мужиками.

Сколько же неприятно мне видеть в вас начальника, не вызывающего уважения, которым должны бы быть почтены и лета ваши, и заслуги, а равно и иметь под начальством моим сброд людей, присвоивших себе право именоваться военными.

Есть время всё поправить, и мне приятно будет щадить старого служивого».

Вряд ли Алексей Петрович очень сгустил краски. Так сложились обстоятельства. Слишком много воды утекло со времени переселения запорожцев в Причерноморье. Старики ушли с исторической сцены. На смену им пришли совершенно неискушённые в военном деле переселенцы, многие из которых не имели средств, чтобы достойно снарядить себя на службу. Форма отношений между панами-офицерами и простыми казаками пришла на Кубань из-за днепровских порогов и, по мнению замечательного историка Василия Алексеевича Потто, «нимало не мешала каждому свято исполнять свои обязанности».

Черноморцы под командованием М.Г. Власова своими доблестными делами и нечеловеческими усилиями докажут, что ставить крест на них по крайней мере рано. Очень скоро казаки нанесли страшное поражение многочисленному отряду шапсугов, переправившихся через Кубань, чтобы ограбить хутора Петровской станицы. Сам генерал-майор участвовал в рукопашной схватке с налётчиками наравне с другими.

«Я аж ахнул, когда увидел, что и сам генерал рубится с нами, — рассказывал позднее один из казаков. — Знаем мы: другого не заманишь и близко подъехать к черкесам, командуют себе издалека… А этот командовать командует, а сам маленький да широкоплечий… работает шашкой, и не одному черкесу снёс голову… Сам рубит и приободряет да покрикивает:

— Бей, ребята! Топи, коли басурман!

Ну и досталось же им на орехи!»

А происходило это в бою при Калаусском лимане.

Главнокомандующий по достоинству оценил подвиг генерал-майора Власова. Вот что писал он в представлении, адресованном на имя начальника Главного штаба князя Волконского:

«Прошу исходатайствовать генералу Власову награждение орденом Святой Анны 1-й степени. Он имеет все прочие награды и даже Святого Георгия 3-го класса, и теперь, мною испрашиваемой, совершенно достоин.

В заключение доношу, что со времени водворения войска Черноморского на Тамани не было подобного поражения закубанцев на земле, казаками занимаемой».

Потери налётчиков были страшными. Лишь очень немногим удалось прорваться через заслон Власова и уйти за Кубань. Остальные полегли под пиками казаков или утонули в зловонном лимане.

Император Александр I пожаловал Власову сразу орден Святого Владимира 2-й степени, минуя Анненскую ленту.

Со временем Ермолов подчинил Власову и гражданскую часть войска, хотя не отстранил от власти и атамана Матвеева.

«Напрасно, друг любезнейший, замышляешь ты женить меня, — пишет Ермолов 16 октября из Тифлиса Закревскому, — прошло время, и жене наскучить можно одним попечением о сбережении здоровья дряхлого супруга. Хорошо тебе рассуждать, — еще молодому человеку, избравшему жену чудесную. Не думаешь ли, что все такие? Тебя судьба наградила по справедливости…»

Алексей Петрович твердо решил, что отправится в Петербург в декабре, о чем уведомил «почтеннейшего Арсения Андреевича».

* * *

Еще до прибытия Ермолова в Петербург столицу покинул будущий «ермоловец» Вильгельм Карлович Кюхельбекер, выехавший за границу в составе свиты Александра Львовича Нарышкина, камергера двора его величества.

В стихотворении «Прощание» он выразил предчувствие встречи с революционной Европой.

Сообщая родным о предстоящей поездке, Кюхельбекер писал: «Наше путешествие будет для меня очень интересно и полезно. Мы поедем в Дрезден, оттуда в Вену, из Вены — в Северную Италию, а зиму пробудем в Риме. Лето мы проведем наполовину в Париже, наполовину в Южной Франции; зимой вернемся в Париж, а весной морем проедем в Лондон, откуда, после двухлетнего путешествия по лучшим местам Европы, вернемся в отечество».

Я не поведу читателя за восторженным поэтом по городам Европы, поскольку не он герой этой книги. Скажу лишь о том, что Бенжамен Констан, с которым Вильгельм Кюхельбекер познакомился во Франции, организовал ему цикл лекций по истории российской словесности в антимонархическом обществе «Атеней».

Кюхельбекер говорил своим слушателям о том, «как мог сложиться характер современной русской нации под совершенно деспотическим управлением», о значении вольного Новгорода и его веча в истории страны и о многом другом. Но главный криминал в заключительной части единственной дошедшей до нас лекции, в которой он позволил себе откровенно порицать императора за бесполезную трату времени в заседаниях Священного союза:

«Политические сделки, совершенно чуждые русскому народу, не всегда будут поглощать столь дорогое для нас время государя, от которого столько ждали для счастья его родины. Да сломит он, наконец, тиранство знати, столь же наглой, как и жестокой, и в этом будет его наивысшее право на признательность грядущих поколений» соотечественников.

Знатоку истории русской словесности Кюхельбекеру было приказано немедленно возвращаться на родину.

Директор лицея Егор Антонович Энгельгардт писал о нем:

«Черт его дернул забраться в политику и либеральные идеи, на коих он рехнулся, запорол чепуху, так что Нарышкин прогнал его от себя, а наш посланник запретил читать лекции и, наконец, выслал его из Парижа. Что из него получится, Бог знает».

В самом деле, что из него получилось бы, не вступись за него друзья перед царем и не уговори они Ермолова взять его на Кавказ? Трудно ответить на этот вопрос вполне определенно, ибо история не терпит сослагательного наклонения. Судьба-злодейка лет на пять могла опередить естественный ход событий и заточить его в крепость. Вот о чем рассказал он сам позднее на следствии:

«В 1821-м году, возвратясь в Петербург, в скорости после того, когда возвратился туда же из Лайбаха генерал Ермолов, я был рекомендован ему Александром Тургеневым и управляющим министерством иностранных дел графом Нессельродом и принят им на службу для особых поручений в Грузии с чином коллежского асессора».