Что бывало - Борис Степанович Житков

ощетинилась черной шерстью. Глаза налились. Ворчит собака, дышит зло и глаз не сводит с озера.

— Ну, — говорит Христо, — стереги, стереги, Филе.

Схватил мешок, наплескал туда червонцев, а потом стал очертя голову забрасывать золото землей.

Как же! Оставит грек золото у проезжей дороги!

Отошел Христо шагов сто, стал, оглянулся и смотрит. Брови сдвинул. Смотрит, спокойно ли лежит золото под землей. И Филос рядом стоит, вперед подался. И показалось Христо, что чуть шевелится земля над золотом, и собака оскалилась, заворчала.

Да нет! Вздор! Туча по луне прошла. Качается сонная луна на облаках, и вот мутится все на земле, шатается.

Плюнул Христо, свистнул весело собаке и пошел с тяжелым мешком.

— В чем дело? — сказал Христо вслух. — Я тебя не трогаю, лежи себе на здоровье. Какое твое дело? Держи свой кинжал заклятый!

А дома закопал Христо золото под картошкой.

И стал думать, как перенести домой весь клад. Так таскать — беда: заметят люди, и тогда пропал. Все пропало, и все скажут: дурак Христо, болгарин и тот так не сделает.

А! Разве грек не выдумает, как сделать?

XI

В обед сидел Христо дома. Фира ему поставила на стол баклажаны. А Христо говорит:

— И что баклажаны, баклажаны! Вчера были баклажаны. Что у тебя, каждый день понедельник? Поди купи полкварты вина. Я тебе расскажу. Радость у нас.

И звякнул по столу рублем.

— Что, что? — кричит Фира. — Говори, дорогой мой, хорошенький!

А Христо крикнул:

— Бре! Неси вина вперед.

Выпил Христо стакан. Фира против него сидит на табуретке. В глаза смотрит, трет коленки руками, ждет.

— Вот, — сказал Христо и поставил пустой стакан. — Вот, прислал мне из Трапезунда дядя деньги.

— Ой, поставим плиту, Христо! — говорит Фира и к мужу придвинулась. — Довольно мангал этот.

— Бре, — говорит Христо, — плита, плита! Плита — глупости. Я лошадь куплю. Дроги куплю. Бочку поставлю и буду воду возить людям. Хорошую воду. С горы воду темиз-су.

У Фиры слезы в глазах заблестели. Помолодела гречанка.

— А не лучше — рыбой торговать будем?

Христо замахал руками:

— А, скажет баба, что по горшку поленом! Рыбу постом кушают, а воду каждый день пьют.

Купил себе Христо клячу у цыгана, справил бочку на колесах. Два ведра сбоку повесил и лейку жестяную.

— Ну, — сказал Христо жене, — я с ночи буду выезжать и уж до света буду с водой в городе. Еще никто мангал яе разводил, а Христо уж будет по улицам в ведро колотить: вода темиз-су!

— Вот какой ты у меня! — говорит жена.

— Э! Бре! Грек не знает, как воду возить?

Ездил Христо в горы к источнику, набирал полбочки воды. А как назад ехать, становился около клада и насыпал в воду золота.

Уже все золото перевез Христо. На один раз только осталось.

XII

Везет Христо в город бочку, тарахтят по мостовой колеса. Ведра звякают, танцует на боку лейка, бьется о бочку, а Христо изо всей сильы колотит в ведро, и не слышно, как звенит в воде золото.

Запоздал нынче Христо: дорогой шлея лопнула, завозился. Уж солнышко высоко, люди с базара идут, а он только в город въезжает. Мелкий дождик закапал, что слезы. Небо низкое, и скучно в улицах, как в сырой комнате. Люди сгорбились и ходят как больные, укутанные.

Один Христо орет на всю улицу веселым голосом:

— Вода темиз-су! Кому воды?

И бьет в ведро, как цыган в бубен.

«Еще раз — и все золото дома», — думает Христо и заорал во всю глотку:

— Ой, кончаю, кончаю! Подходи, кончаю!

И вдруг видит — идет по панели старый еврей, по уши замотанный вязаным шарфом, и белым веником торчит из ворота борода. Оглянулся еврей на Христо и подошел не спеша:

— Ну, дай напиться, коли хороша вода.

«Принесло его, черта», — подумал Христо, остановил лошадь. А кляча тяжело дышит. По самые оглобли раздувает бока.

— Во что я тебе налью? — говорит Христо.

— Лей! — говорит старик и подставил горсть; сам смотрит на Христо.

Хотел грек оттолкнуть еврея, оглянулся — уж люди смотрят: чего старик из бочки пить просит? среди улицы в осенний дождь?

Дернул Христо чоп, и побежала вода на мостовую светлой дугой. Набрал еврей в горсть, отхлебнул.

— Спасибо, — говорит, — хороша вода, — и губами почмокал. — Золотая эта вода! — И опять глянул на Христо.

Ударил Христо по кляче — поломал кнутовище.

— Зарезать черта паршивого, задушить надо гадюку, — сказал Христо.

XIII

Пригнал бочку домой и до вечера стерег с крыльца воду с золотом. Все старый черт из головы нейдет.

Убить такого — семь грехов простится. Сидит, старая рухлядь, днем в потемках, а ночью читает толстые книги по корявым буквам. А что там каракулями написано? Все там есть, говорят люди. Про все они, проклятые, знают!

XIV

Выпил с досады две кварты крымского вина Христо и ночью погнал свою клячу на большую дорогу, прямо к татарскому кладбищу.

Луна уже поздняя была, и темно было дорогой. Грязь липкая клеит колеса. Еле тянет в гору проклятая кляча.

— Рвань ты! Сатана! Анафема!

Вырвал Христо из плетня здоровый прут держидерева, руки, об колючки изодрал и стал колотить по лошади:

— Довези ты меня до дому и сдохни, панукла!

Возьмет свое грек, пусть тут Чатырдаг на дороге станет.

Темно. Еле нашел место Христо. Стал копать, рвать землю. Швырял во все стороны.

— Дорвусь, — шепчет Христо, — возьму свое, и пусть тут яма останется. Пусть дураки думают, зачем яма копана.

Хорошо берет лопата, как бритва острая.

Христо стал лопатой нагребать скользкое золото прямо в бочку. Конец уже. Ковырнул впотьмах: и вот она, рука, вот он, кинжал.

— А, — сказал Христо, — ты что на меня кинжалом наставилась? Будет грек турецкого кинжала бояться!

Спрыгнул грек в яму, наступил коленом на руку и стал разжимать пальцы.

Крепко держит проклятая турецкая рука. Кольцо на руке царапается. Христо губы прикусил от натуги, стал бить кулаком по мертвым пальцам.

Собака рядом возилась, лаяла во всю глотку. Уж все равно было Христо. Схватил он лопату и стал со всей силой сечь по проклятым пальцам. Как капусту в корыте толоке Христо и на куски, в кашу истолок руку.

Взял