Солдат, сын солдата. Часы командарма - Эммануил Абрамович Фейгин

Паренек усмехнулся и нехотя поднял руки. Чугунов обыскал его. Бумаг у незнакомца действительно не было. Алексей выгреб из его кармана горбушку черствого хлеба, завернутую в носовой платок, кожаный портсигар с махоркой, который еще хранил запах иного, барского табака, и маленький браунинг с замысловатой монограммой на рукоятке.

— Теперь я вижу, что ты за птица, — сказал Чугунов.

— Не птица я — человек.

— Поговоришь у нас еще. Иди!..

На вокзале Чугунов нашел дежурного по штабу, сдал ему задержанного и, уже больше не думая о нем, занялся своими обычными делами — у бойца-кавалериста всегда много забот: надо почистить и накормить коня, оружие после боя тоже требует чистки и смазки, и еще хорошо было бы раздобыть для Орлика подковы с шипами, потому что, того и жди, ударит гололедица. А с этим контриком начальство само разберется. Да и что тут разбираться: все и так ясно — к стенке и марш на небо.

Но оказалось, что не все так ясно, как думал Чугунов. В обед он увидел задержанного им паренька у полевой кухни. Тот подошел к Чугунову с котелком, над которым вился вкусный парок, и сказал просто, словно обращался к старому другу:

— Дай-ка мне твою ложку.

Алексей отвернулся.

— Ну, чего на парня окрысился? — укоризненно покачал головой фельдшер.

— А что цацкаться с ним!

— Зачем цацкаться. По-человечески надо. Сказывают, паренек важную разведку принес. Значит, нужный нам человек.

— Слепой сказал: побачим, — уклончиво ответил Чугунов.

Леня Борисов, так звали нового красноармейца, оказался парнем общительным, и через несколько дней в отряде уже многие знали историю его жизни. Отец его, адвокат, умер еще до революции, заразившись в камере своего подзащитного сыпняком. «Отец защищал в суде только бедных, и, когда он умер, нам не на что было его похоронить», — рассказывал Борисов. Через два года его мать вышла замуж за офицера, тот вначале прикинулся человеком, а оказался бешеным псом — он всячески измывался и над женой, и над пасынком. Леня долго терпел, но затем утащил у отчима браунинг. «Я хотел убить его, но, к сожалению, только ранил», — пожаловался своим новым товарищам Леня. Рассказывал он и о том, как скитался, убежав из дому, по охваченной пламенем Украине, и как пробился наконец к своим, к красным, к отряду Синельникова. Может, в мирное время и показалась бы людям удивительной история этой жизни, но тогда она, пожалуй, никого не поразила. В ту, гражданскую войну, расколовшую надвое мир, с людьми нередко случались и более удивительные истории.

Впрочем, видно было, что и Леня Борисов на исключительное внимание к своей личности не рассчитывал, держался он с товарищами скромно, службу нес исправно, грязной работы не чурался, а в боях вел себя, как подобает красноармейцу революционного отряда. Это и сблизило Леню с товарищами по оружию. Он быстро обзавелся друзьями, словом, стал для отряда вполне своим человеком. Только Чугунов этого не признавал. Но на войне всякое бывает.

Это случилось за три дня до пасхи. Чугунова вызвал командир и велел идти в местечко Раздольное, где, как сообщили крестьяне, появилась какая-то неизвестная белогвардейская часть.

— Ты пощупай там глазами, погляди, что они за вояки, — сказал Синельников, — а под пасху мы их клинками пощупаем. Понял?

— Так точно, понял, товарищ командир.

— Вот и хорошо. Ну, иди. Напарником я тебе даю Борисова.

— Борисова? Нет, с ним не пойду.

— Это почему? — нахмурился командир.

— Сердце мое к нему не лежит.

Синельников прикрикнул на Алексея и напомнил ему, что красноармеец обязан выполнять приказ командира без рассуждений. Что приказ есть приказ — Алексей это хорошо знал, а сердце...

Уже несколько часов спустя он впервые подумал о том, что и сердце иногда может ошибиться. Леня Борисов оказался неплохим напарником, во всяком случае вполне подходящим для разведки.

...Потолкавшись до полудня на предпраздничном местечковом базаре, среди солдат и раздольненских жителей, разведчики узнали все, чем интересовался их командир. Молчаливый, застенчивый Алексей подивился бойкости своего товарища. Тот смело шутил с базарными торговками и разговаривал с солдатами так, словно много лет служил с ними в одном взводе, а у одного толстого усатого каптенармуса выменял свою плохонькую зажигалку на хороший складной нож с двумя лезвиями.

Как это обычно бывает на людных базарах, где всегда много пришлых, незнакомых друг другу людей, никто не обратил внимания на двух хлопчиков в обычной крестьянской одежде, и наши разведчики, выполнив свое дело, могли бы незаметно уйти. Но вышло по-иному. Кто-то истошно крикнул: «Облава!», и весь базарный люд бросился врассыпную. Поддавшись на какой-то миг всеобщей панике, Алексей и Леня тоже побежали.

Это и подвело их.

В кривом узком переулке, у какой-то полуразвалившейся церквушки они напоролись на патруль. Они метнулись в сторону, перемахнули через какой-то невысокий каменный забор и побежали заброшенным, заросшим садом. Позади себя они слышали крики, топот солдатских сапог, затем загремели выстрелы. Садом разведчики добежали до глубокого оврага, на дне которого звонко журчала вода. Чугунов обернулся к Борисову и крикнул: «Прыгай!»

Но тот вдруг взмахнул руками и упал. Алексей склонился над ним.

— Ты что?

— Подбили... ногу...

Чугунов схватил Борисова за пояс и потащил за собой. Они свалились в овраг. Воды здесь было по колено — она еще совсем недавно была снегом и обожгла разведчиков зимним холодом. Чугунов сразу поднялся, а Борисов, отфыркиваясь, пополз на четвереньках и, когда выбрался на сухое место, скорчился и, уткнув голову в колени, сдавленно застонал.

— Замри, — шепотом приказал Чугунов. Он прислушался. Похоже, что преследователи потеряли их след, но все равно оставаться тут нельзя. Надо уходить.

— Пошли, Борисов.

— Оставь меня, — не поднимая головы, сказал Леня. — Я не смогу уйти.

— А ну поднимайся, говорят тебе!

Борисов встал, сделал несколько шагов и, вскрикнув от боли, упал. Чугунов подставил напарнику спину.

— Берись за шею, да не цепляйся так, задушишь.

... Приказом по отряду Синельников объявил благодарность Борисову и Чугунову. Особо был отмечен этим приказом красноармеец Борисов, потому что, выполняя боевое задание, он пролил свою кровь.

Выслушав это, Алексей нахмурился, но никому ничего не сказал.