Кредиторы эшафота - Алексис Бувье

удивительного в ее отъезде?

— Я не удивлен, а раздосадован, потому что был уверен, что она не сбежит. Уверенный в том, что она никуда не денется, я сказал ей слишком много, и она могла его предупредить. Теперь у нас мало шансов найти его.

— Но тем не менее это необходимо.

— Не бойтесь, мсье, мы найдем его, если вы пошлете нас за ним.

Панафье в отчаянии ходил по комнате, размахивая руками и говоря:

— Как я был глуп! Она обманула меня! Я все испортил своей глупостью!

Винсент Лебрен, владевший собой лучше, закрыв лицо руками, раздумывал.

— Нечего делать. Мы должны пуститься в путь. Вы можете екать?

— Если вы хотите, то я поеду, но признаюсь — я в отчаянии.

— Мы можем поймать его только в том случае, если быстрее пустимся за ним в погоню. Он думает, что уехав из Парижа, сбил нас со следа, и проживет несколько дней в Лионе. Он знает, что полиция его не преследует. Его тактика спасения от нас будет противоположной той, какая была бы, если бы его разыскивала полиция. Поэтому он будет держаться людных мест и уедет не раньше, чем через три дня. Выехав сегодня, мы будем там завтра, а день много значит.

— Я к вашим услугам, — сказал Панафье.

— Но вас здесь что-то удерживает. Поэтому, если хотите, можете ехать черев два дня.

— Это почему? — спросил Панафье.

— Потому что ни вы, ни я не можем заниматься сбором первоначальных сведении. Это нужно поручить им, — сказал Винсент, указывая на Детали и Ладеша, которые перемигнулись, довольные порученным им делом.

— Вы берете их с собой?

— Конечно.

— В таком случае я выеду завтра вечером и присоединюсь к вам послезавтра.

— Знаете ли вы Лион? — спросил Винсент Ладеша.

— Я — да, он — нет, но так как он со мной — это неважно.

— Вы можете ехать сразу?

— Если это нужно — мы отправимся прямо отсюда, — ответил Ладеш.

— Это очень хорошо. А вы, Панафье, закончите свои дела. Где мы с вами увидимся?

— Только не в отеле Колле. Он может там снова остановиться. Выберите какой-нибудь многолюдный отель. Лучше всего остановиться в отеле для купцов. Послезавтра я буду там, и не один.

— С кем же?

— Я хочу захватить свою жену.

— Очень хорошо, — сказал, улыбаясь, Винсент. — А вы, кажется, не любите оставлять ее одну!

Панафье был немного смущен, так как Винсент угадал истину.

— Вы не о том говорите. Она парижанка и не бывала дальше Сен-Клу. Кроме того, неизвестно, сколько времени это продлится.

— Друзья мои, вы можете уложить свои чемоданы. Мы отправляемся через два часа.

— О чем вы говорите? — с удивлением спросил Деталь.

— Какие чемоданы? — вторил ему Ладеш.

Взглянув на лица двух приятелей, Винсент и Панафье расхохотались.

— Я и забыл, что они носят все свое имущество на себе, — сказал Винсент.

Деталь рассмеялся в свою очередь.

— Дорогой Панафье, окажите мне одну услугу, — попросил Винсент. — Пока я буду собирать свои чемоданы, вы отправитесь вместе с этими молодцами и оденете их.

— Кем они будут служить у нас?

— Пьер — кучером, а Ладеш — конюхом.

— Вы рассуждаете очень благоразумно, так как я не хотел бы командовать им, но и не хотел бы, чтобы командовали мной, — одобрил решение Ладеш.

— Между нами никогда не должно этого быть, — сказал Деталь, пожимая руку своему товарищу.

Через два часа Винсент, Ладеш и Деталь отправлялись в Лион.

Ладеш и Деталь сидели в вагоне второго класса, одетые во все новое. На них интересно было посмотреть, а особенно — послушать их, так как Ладеш говорил своему товарищу убежденным тоном:

— Что еще надо для того, чтобы быть шикарным человеком, — только это. Ты видишь, какое мы производим впечатление. На нас все смотрят. Вот что значит уметь носить свой костюм. Знаешь что, — прибавил он, — нам придется просидеть в этой коробке еще десять часов, поэтому, если ты согласен, снимем эти сюртуки, закурим трубки и сыграем в пикет.

— Отлично, — сказал Деталь.

И игра началась, чтобы окончиться в Лионе.

Часть четвертая

ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ПРАВИСУДИЕ

Глава I

СТРАНСТВОВАНИЯ ЛАДЕША

Мы дошли до последней части нашей длинной истории. Преступление было раскрыто, готовилось наказание за него.

Следуя дальше за этим рассказом, читатели будут иметь возможность решить, кто был гуманнее — закон, который не осудил преступника, или братья Лебрен, которые не хотели ему мстить, целью которых было только восстановить честь отца. Смертная казнь не пугает преступника, который ставит под угрозу свою жизнь в тот день, когда совершает преступление. Я видел осужденных в последние дни. Они хотели только одного — чтобы все закончилось поскорее.

Но тем не менее трудно себе представить, как они боятся одного только слова "эшафот".

В Каене, в тюрьмах, на галерах — всюду даже самые циничные произносят это слово с трепетом, так как для них это самая большая преграда, еще останавливающая их на пути к преступлению, которое они надеются совершить безнаказанно.

Вид преступника, расстроенного арестом, процессом, приговором, приводит в ужас. Нужно видеть его страх, отчаяние, угрызения совести от одной только мысли об эшафоте. Эта мысль тревожит его днем и ночью, она заменяет ему сон.

В это время он уже не опасен.

Он заслуживает сострадания, и каждый человек в такие минуты видит в нем только жертву.

Нет ничего справедливее.

Но бывают и другие смертники. Они до последней минуты разговаривают о ничего не значащих вещах.

Бывают и такие, которые думают о побеге.

Я читал историю про одного приговоренного, которого вели на казнь. Это было в Бухаресте. Палач вел на казнь злодея чудовищной силы. В последние минуты он разорвал связывавшие его веревки и повесил вместо себя палача.

Город остался без палача.

Что же сделали? Место палача отдали разбойнику, который так быстро исполнил его дело, и тот впоследствии очень долго исполнял эту обязанность.

Возвратимся же теперь к нашему рассказу.

Около десяти часов утра Ладеш и Деталь шли по набережной реки Рона. На них интересно было смотреть в их новой одежде, так как они решили изменить свои манеры в соответствии с ней.

Они были богаты, и Ладеш купил сигареты по одному су за штуку. Приятели весело болтали, прося у Бога только одного — продолжения счастливого существования.

— Что мы будем сегодня делать? — спросил Деталь.

— Что касается меня, то я считаю своим