Дорога к несбывшейся мечте - Юлия Балашова

— Да я его, — замахнулся, сам не пойми на кого родитель, — как он посмел тронуть мою дочку. Подлец.

— Что ты мелишь Саша? — накинулась на меня тётя, защищая своего сынка, — мой мальчик никогда бы не поднял на беззащитную девушку руку.

— Да? — разозлилась и я, — мы вчера с ним разговаривали, и оказывается, у него уже какое-то время есть девушка. Получается ваш сын, сама невинность воплоти, а мы все иуды проклятые?

Ефим поразился новым подробностям. О девушке Егора я не упоминала. Тётя Надя стыдливо опустила голову. Отец впервые за всю мою жизнь был на грани истерики.

— Вы знали, — поняла я, — вы знали и сватали меня к нему. Тётя Надя я считала вас порядочной женщиной, уважала вас, почитала, а вы… Да как вы смели спрашивать стыдно ли мне, когда сами погрязли в грязи своего Егора?

— Саш, — позвал меня Ефим медленно приближаясь, — тише оно того не стоит. Нам лучше уйти.

— Как уйти Ефим? Эта женщина на стороне своего сына тирана, а ты просишь меня мирно уйти? — не унималась я. В солнечном сплетении разгорался настоящий пожар ненависти.

— Именно так, — подтвердил парень, когда взял меня за руку, а в другую руку подхватил мою сумку, — не будем портить день.

— Надежда я прошу вас покинуть наш дом, — срывающимся голосом вмешался папа, — немедля.

Тётины глаза стали как по пять рублей, она никак не ожидала такого поворота событий.

— Но куда же я пойду Костя?

— К сыну, дочери, бывшему мужу, я не знаю. Идите, не стоит тому, кто защищает садиста, находится в нашей семье.

— Но…

— А Егор поплатится за содеянное. Я не спущу ему с рук такую дерзость. Я доверил ему дочь, а он смеет издеваться над ней, и в придачу бить, он, что вершитель судеб? Я сильно в этом сомневаюсь. — покачал осуждающе головой папа, — а я ведь вам доверял. И сыну вашему проклятому тоже. Тьфу, на вас!

— Ефим, — подалась она к сыну, — сынок.

Музыкант улыбнулся ей в последний раз, и приобняв меня повёл вниз.

Закинув сумку на заднее сиденье автомобиля, а меня, усадив на переднее сиденье, он собирался как можно скорее увезти нас подальше, но тётя Надя не позволила так быстро от себя отделаться. Женщина прибежала именно в тот момент, когда Ефим садился за руль, она крепко вцепилась в рукав его рубашки и стала плакать.

— Ефим прошу, прости меня, он ведь тоже мой сын. Вы оба.

— Я не обижен на тебя мама, — честно признался парень, — я принимаю твой выбор, и не осуждаю. Иди к Егору, ему ты понадобишься чтобы утереть сопли после того как я вернусь на сцену.

— Ефим.

— Он всю жизнь мне завидовал, а ты потакала, теперь пожинай плоды.

— Но милый мой…

— Я единственный кто поддержал тебя, когда ты ушла от отца. А ты не встала на мою сторону, когда твой сын вылил на нас с Сашей ушат говна. — Всё это музыкант говорил совершенно спокойно и без эмоционально, но внутри него разгорался точно такой же огонь, как и у меня, но я молчала, слушая оправдание женщины. — Я прощу тебя мам, не могу не простить. Другой матери у меня никогда не будет. Но сейчас я хочу быть только с Сашей. Никто из семьи не сможет мне помочь пережить весь этот бред.

— Сынок, — прохрипела тётя Надя, а Ефим прямо перед её носом захлопнул дверь автомобиля.

Он включил зажигание, и мы сорвались с места. Я видела, как он напряжён, как мышцы его перекатываются под кожей, но молчала, боялась сделать хуже. Руки парня крепко держали руль, из-за разгорячённости я думала, он вдарит по газам, ждала, но Ефим вёл автомобиль ровно на той скорости, на которой положено.

Мы долго катались по улицам города. В основном молча. Ефим потихоньку приходил в норму, и затормозил у набережной. Накрыл лицо ладонями и просидел так минут пять. Я заволновалась, и положила ладонь ему на плечо. Он отреагировал весьма спокойно, на лице парня отразилась вселенская усталость.

— Всё в порядке? — склонив голову, спросила я.

— Вполне, — жизнерадостно отозвался Ефим.

— Ну, хватит, — погладила я его по волосам, они были всё такие же приятные, — перестань притворяться. Уж при мне-то можно немного расслабиться.

— Правда? — опустил он голову на руль, — я забыл, как испытывать эмоции, не скрывая. В душе всё горит, а на лице либо улыбка, либо равнодушие. Это плохо?

— Иногда надо давать себе разрядку. Как долго ты ещё продержишься на иллюзорном веселье?

— Не знаю, — выдохнул Ефим, — я хочу спокойствия. Хочу закрыться ото всех и просто ни о чём не думать.

— Закрываться тоже не вариант Ефим, — продолжала я гладить его, — я закрылась и чем всё кончилось? Итог: провальный. Лучше выскажись, поплачь, посмейся, поругайся.

— Не хочу ничего.

Меня поглотила грусть, и я прильнула к его плечу, положив на неё голову. Хотелось забрать всю боль и усталость Ефима себе. Либо же разделить её поровну, тогда ему станет легче.

Не знаю, сколько мы так просидели, но Ефим очнулся первым. Он снова стал обычным, улыбался и не показывал что что-то не так.

— Ты хочешь мороженного?

— Ефим…

— Кстати, помнишь, я просил тебя называть меня просто Фим, почему ты меня так и ни разу не назвала? — задал он весьма странный во всей нашей ситуации вопрос.

Понятия не имею.

Я пожала плечами.

— Мне нравится, как ты произносишь моё имя малышка, продолжай.

— А меня бесят прозвища, которыми ты меня нарекаешь, — высказалась и я.

— О как. А я даже не задумывался. Тогда как мне к тебе обращаться? — стал серьёзнее он.

Я подумала хорошенько и не нашла ничего лучше как позволить ему продолжить делать это. Иначе у нас кончатся споры, а я их так полюбила.

Мы вышли из автомобиля, купив мороженное отправились на берег реки. Долго стояли обвиваемые тёплым ветром. Когда устали стоять нашли беседку и продолжили наблюдать за водой оттуда. Время шло, и с каждой пройденной минутой сердце моё пронзала всё новая и новая стрела отчаяния. Так не хотелось расставаться. Весь день мы провели в объятиях друг друга. Я сама полезла к Ефиму, а он не стал сопротивляться. А пальцы наши были переплетены.

Я люблю тебя.

Хотелось сказать, но слова никак не хотели вылетать из уст. Так больно осознавать, что мы увидимся не скоро. А я уже заранее по нему скучаю. Он заряжал меня позитивом, да мы много переругивались, но всё это было в шутку, и мы оба это понимали. Как я без его оптимизма