Забытый легион - Бен Кейн

— Пока ты сделаешь десять шагов, он всадит в тебя три стрелы!

Ромул горделиво попытался высвободить руку из пальцев галла.

— Бренн, я мужчина, а не мальчик. И сам принимаю решения.

Его слова произвели куда более сильное воздействие, чем он мог себе представить. Бренн разжал руку.

«До чего же этот парень похож на Брака», — подумал он.

Тарквиний, кажется, нисколько не удивился.

Сжимая копья, с которыми он упражнялся несколько месяцев, Ромул вышел из колонны.

— Вернись в строй, солдат! — прогремел Бассий.

Словно не услышав приказа, Ромул воткнул один пилум в песок и взглянул парфянину в лицо. Лучник был самодоволен до наглости, его лошадь шла шагом, а когда Ромул разбежался для броска, он вызывающе ухмыльнулся.

Бренн затаил дыхание, но конник даже не поднял лук.

— Зря силы тратит, — проворчал один из воинов, шедший двумя рядами сзади. — Слишком далеко.

Центурион открыл было рот, чтобы снова рявкнуть, но промолчал.

Вскрикнув от усилия, Ромул метнул дротик. Он взвился вверх по крутой дуге и завершил свой путь, метко вонзившись в грудь парфянина.

Воины в строю разразились восторженными криками. Ромул совершил невероятный бросок, и наемники сразу ощутимо воспряли духом.

Ромул вернулся на свое место, и Бренн похлопал его по плечу:

— Отличный бросок.

Юноша зарделся от удовольствия.

К вечеру ужасающая жара стала постепенно спадать, а парфяне наконец-то отвязались. Вместо обычных двадцати миль войско проделало от силы пятнадцать, но Красс решил скомандовать остановку, не дожидаясь, пока еще больше солдат попадает от усталости. Ведь, несмотря ни на что, половина его войска должна была заниматься подготовкой лагеря.

— Слава богам, мы копали вчера, — сказал Тарквиний, услышав приказ.

Бренн позволил себе сделать большой глоток из фляги.

— Завтра опять будет наша очередь.

Точно так же радовались тому, что им не придется рыть песок на жаре, и остальные наемники. Они вместе с половиной шестого легиона образовали неровное кольцо. Оставшиеся внутри него несчастливцы сложили наземь свою тяжелую поклажу и с громкой руганью принялись кидать лопатами песок.

Рядом тем же занимались и другие легионы. К закату оборонительные валы и рвы были готовы. Даже после перенесенных тяжких испытаний дисциплина, выработанная суровой подготовкой, соблюдалась, а это значило, что армия сохраняла боеспособность. И Рим мог продолжать насаждать по миру цивилизацию.

С наступлением вечера солнце стало менять свой цвет. Из желтого оно сделалось оранжевым, а потом кроваво-красным. Сидя возле своей палатки, Ромул смотрел на горизонт. От тревоги у него все сжималось внутри. За весь день не произошло ни одной нормальной стычки. Все события, за исключением невероятного броска, совершенного им, происходили под диктовку парфян. Несмотря на все предупреждения Тарквиния, это стало для Ромула откровением. Все рассказы о войне, какие ему доводилось слышать, за редкими исключениями, повествовали о сокрушительных поражениях, которые терпели те глупцы, которые решались противостоять республике. Неважно, кто это был — мятежный африканский царь Югурта или карфагенец Ганнибал, — все они принимали гибель от рук римских воинов.

Но эти опаленные солнцем, измученные люди выглядели неспособными на серьезную битву. Глаза на осунувшихся лицах неподвижно глядели в пространство, челюсти устало перемалывали черствую пищу, оружие валялось вокруг. Казалось, что воинам Красса было все равно, что случится с ними.

По спине Ромула пробежал холодок самого натурального страха. Разве может армия, практически полностью состоящая из пехоты, сражаться против войска, в котором одна конница?

— Как же Крассу победить? — вслух произнес он.

Этруск перестал жевать.

— Очень просто. Втянуть парфян в полномасштабное сражение против глубокого фронта солдат. И если удастся, отправить конницу на фланги.

— Чтобы армию не окружили, — добавил Бренн.

— И что же будет делать пехота?

— Пережидать бурю, — ответил Тарквиний. — Укрываться за щитами. А передние ряды должны стоять на коленях.

Ромул заморгал.

— Чтобы прикрыть ступни от стрел?

— Совершенно верно.

— Если они будут держаться твердо, кавалерия сможет зайти врагам в тыл. — Бренн стукнул кулаком о кулак. — А потом мы раздавим их ударом по центру.

— А как же катафрактарии?

Тарквиний поморщился.

— Если их введут в дело прежде, чем парфяне будут окружены, все сложится совсем по-другому. — Он вздохнул. — Очень плохо для нашей кавалерии.

Бренн нахмурился.

— Если только эти шелудивые псы не сбегут раньше!

— Именно.

Ромул пристально взглянул на этруска:

— С чего это вы?

— Бренн совершенно прав, что не доверяет набатийцам. Я наблюдал за нашими новыми союзниками и изучал небо. — Тарквиний вздохнул. — Вероятнее всего, завтра они нас бросят.

— Грязные предатели, дикари! — воскликнул галл.

— Ты точно знаешь? — спросил Ромул.

— Ничего нельзя знать наверняка, — ответил этруск. — Но набатийцы Риму не друзья.

— Так что же будет?

— Нужно подождать. Время покажет, — спокойно сказал Тарквиний.

— А если завтра над нами будут двенадцать стервятников, тогда что? — вдруг спросил Ромул.

Этруск изучающее взглянул на него:

— У этрусков двенадцать — священное число. Часто оно появляется с другими знамениями. Это может быть хорошо. Или плохо…

Ромул поежился.

Бренн развернул свое одеяло и ободряюще улыбнулся ему. В конце концов он пришел к выводу, что в пророчестве Ультана мог быть и добрый смысл. После того как он сбежал из Рима, расстался с гладиаторской жизнью и отправился на Восток, ему пришлось пережить морские бури, битвы и знойные пустыни. Он видел диковинные города, например Иерусалим и Дамаск. Подружился с могущественным провидцем. Каждый день узнавал что-то новое. Это было куда лучше, чем ежедневно убивать людей на арене.

— Не тревожься, — сказал он Ромулу. — Боги нас защитят. — Он улегся и почти сразу же захрапел.

Ромул глубоко вдохнул холодный ночной воздух пустыни. Он уже привык к обычаю друга отвечать на вопросы не до конца. Хотя немногословность Тарквиния порой раздражала, большая часть его предсказаний пока что сбывалась, и юноша начал верить тому, что он говорил. Если набатийцы сбегут, единственной обороной от парфян останутся кавалеристы-наемники и солдатские скутумы. И от тех и от других, как показал сегодняшний день, толку было немного. От таких мыслей на душе становилось совсем тяжко.