Соперница королевы - Виктория Холт

Я была счастливой женщиной, если не считать одного несбыточного желания. Мой супруг был значительно моложе меня, и это помогало мне сохранять собственную молодость. Моя семья окружала меня любовью. Все признавали факт того, что мой сын успел стать самой яркой звездой при дворе. У меня не было ни малейших причин для недовольства, и я говорила себе, что должна забыть об этом желании, отбрасывающим тень на всю мою жизнь. Я должна была забыть о королеве, считавшей, что я должна понести наказание. Я должна была принимать жизнь такой, как есть. Я напоминала себе, что в моей жизни много радости, и наибольшую радость мне доставлял мой сын, преданно любивший меня и поставивший меня на пьедестал в центре семьи.

Почему же я позволяла стареющей мстительной женщине становиться между мной и моими радостями. Я забуду о ней, говорила я себе. Лестера нет. У меня новая жизнь. Я должна наслаждаться тем, что у меня есть, и благодарить судьбу.

Но я не могла забыть о ней.

Впрочем, дела моей семьи не позволяли мне скучать. Пенелопа, хотя и родила лорду Ричу еще двух детей, все больше разочаровывалась в браке. У нее был роман с Чарльзом Блаунтом, и они постоянно встречались в моем доме. Я считала, что не имею права их критиковать. Как я могла себе это позволить? Ведь я отлично понимала их чувства. Впрочем, даже если бы я и попыталась им помешать, они не обратили бы на меня никакого внимания. Чарльз Блаунт был необычайно привлекательным мужчиной, и Пенелопа рассказала мне, что он мечтает о том, чтобы она вообще оставила Рича и поселилась с ним.

Я спрашивала себя, что по этому поводу скажет королева. Я знала, что она опять во всем обвинит меня. Всякий раз, выражая неудовольствие заносчивостью Эссекса, она подчеркивала, что эту черту он унаследовал от своей матери, и это подтверждало ее неослабевающую враждебность ко мне.

Большая часть того, что происходило в этот период с моим сыном, вошло в историю. Его жизнь была открытой книгой для всех, желающих почитать ее. Его эмоции и переживания были доступны взору посторонних наблюдателей, а когда Эссекс проезжал по улицам, люди выходили из домов, чтобы поглазеть на него.

Я знала, что он и в самом деле заносчив, необычайно честолюбив, но в глубине души я также знала, что ему не хватает умения использовать свои таланты. У Лестера это умение было. Берли обладал им в избытке. Хэттон, Хинидж… все они продумывали каждый свой шаг. Но мой сын, Робин, любил кататься на самом тонком льду. Иногда мне кажется, что ему было присуще врожденное стремление к самоуничтожению.

Он признался мне, что уже не верит в реальность осуществления когда-либо своих планов в Англии. Единственным стремлением Берли было продвижение его собственного сына, Роберта Сесила, а Берли имел огромное влияние на королеву.

Меня потрясло, что мой сын мечтал о том, чтобы занять место Берли, самое важное из всех. Королева ни за что не рассталась бы с Берли. Она могла боготворить своих фаворитов и любимцев, но в душе всегда оставалась прежде всего королевой и прекрасно понимала значимость Берли. Часто, когда я беседовала с сыном, мне становилось не по себе, ибо Робин считал, что он способен управлять государством. Любя его всем сердцем, я понимала, что даже если его умственные способности соответствуют этой задаче, его неизбежно подведет темперамент.

В течение нескольких месяцев, проведенных им в семье Берли, он познакомился с сыном Берли, тоже Робертом. Внешне они были совершенно разными. Роберт Сесил отличался очень низким ростом, и у него было небольшое искривление позвоночника, которое еще и подчеркивалось модой того времени. Он болезненно переживал из-за своего недостатка. Королева к нему благоволила, осознавая его несомненную одаренность, и предоставляла ему все возможности для продвижения при дворе. Однако она привлекла внимание всех придворных к его недостатку, наделив одним из прозвищ, которые она так любила давать своим фаворитам. Он стал ее Гномиком.

Учитывая то, что Берли уверенно занимал свое место, с которого его могла сместить разве что смерть, Эссекс решил, что единственным шансом отличиться является участие в битве.

В это время королева была весьма озабочена состоянием дел во Франции, где после убийства Генриха Третьего на трон взошел Генрих Наваррский. Однако удержаться на французском троне оказалось задачей не из легких. Поскольку Генрих был гугенотом, а католическая Испания, невзирая на поражение армады, по-прежнему представляла собой угрозу, было решено оказать Франции помощь.

Эссекс рвался во Францию.

Королева отказывалась дать ему согласие, чему я только радовалась. Тем не менее я тревожилась, помня, что он вполне способен уехать без позволения королевы. Он, вне всякого сомнения, считал, что королева простит ему все, что бы он ни сделал.

Теперь он постоянно пребывал в дурном настроении и не говорил ни о чем, кроме своего желания отправиться во Францию. Наконец она сдалась. Он взял с собой моего младшего сына Уолтера, и, увы, мне уже никогда не суждено было его увидеть, так как он погиб в битве под Руаном.

Я почти ничего не писала об Уолтере, самом младшем и самом тихом из моих детей. Его брат и сестры уверенно заявляли о себе, стремясь каким-либо образом привлечь к себе внимание. Уолтер был совсем другим. Мне казалось, он пошел в отца, а остальные дети в меня. Мы все любили этого скромного и ласкового мальчика, хотя порой не обращали на него внимания. Как же нас потрясла его гибель! Я понимала, что Эссекс оплакивает смерть брата и казнит себя за то, что убедил его составить ему компанию и отправиться сражаться во Францию. Именно Эссекс стремился воевать, а Уолтер хотел во всем походить на старшего брата. И теперь Эссекс не мог забыть о том, что если бы он поступил так, как того хотела королева, Уолтер остался бы в живых. Хорошо зная Эссекса, я понимала, что глубина его переживаний не уступает моей.

До нас доходили сведения о нем. Он был отважен в бою. Еще бы! С его беспечной и бесстрашной натурой иначе и быть не могло. Он ценил своих солдат и осыпал их почестями даже тогда, когда не имел на это права, на что Берли справедливо указывал королеве. Мы все переживали за него, потому что те, кто возвращался домой, рассказывали о его абсолютном бесстрашии и равнодушии к опасностям. Даже если он просто собирался поохотиться, он без малейших колебаний делал это на вражеской территории.

Утрата Уолтера и страх за Эссекса сделали меня очень нервной. Я даже подумывала о том, чтобы вымолить у королевы аудиенцию, на которой я бы на коленях попросила ее вернуть Эссекса домой. Быть может, если бы я отважилась на подобное предприятие и каким-то образом смогла сообщить ей о цели своего визита, она согласилась бы принять меня.

До этого, впрочем, не дошло. Она разделяла мои тревоги относительно Эссекса и отозвала его из Франции.

Он долго придумывал различные предлоги, откладывая свое возвращение, и я успела решить, что он собирается ее ослушаться, но в конце концов он повиновался. Впрочем, я его почти не видела, поскольку королева каждый день до поздней ночи держала его при себе. Меня удивило, что она разрешила ему вернуться в театр боевых действий. Видимо, она опять уступила его мольбам.