Анатолий Тарасов - Александр Горбунов

Тарасова огорчали, конечно, суждения о том, что, мол, сборная всякий раз становилась чемпионом мира случайно, что достойных соперников у нее нет, что тренеры руководствуются какими-то своими интересами, преувеличивая объем трудностей в работе. Но не до такой степени огорчали и раздражали, чтобы в угоду недоброжелателям бросить дело и под предлогом нахлынувшей усталости отойти в сторону.

Журналист Александр Петров, возглавлявший в новейшие времена еженедельник «Хоккей», поинтересовался у Чернышева причиной их ухода после Саппоро. Чернышев ответил предельно корректно: «Так сложились обстоятельства». На чемпионате мира в Турку в 1991 году, куда Анатолий Владимирович приезжал в сопровождении дочери Галины, такой же вопрос Петров задал и ему.

Тарасов знал Петрова, что называется, с пеленок. Отец журналиста, Дмитрий Петров, играл вместе с Тарасовым в команде ЦДКА по хоккею с мячом, а потом стал играть и в «шайбу», был вратарем. Петров-старший никак не мог привыкнуть к вратарской клюшке — без нее голкиперу возбранялось выходить на площадку. Однажды судья, увидев Петрова без клюшки, потребовал немедленно взять ее в руки. «А вот она», — сказал Петров и показал арбитру небольшую игрушечную клюшечку, привязанную к запястью, — размеры клюшки в правилах тогда не обговаривались.

В Турку Тарасов пробурчал Петрову-младшему: «Весь в папу, ничего не боится». А на вопрос ответил так: «Ничего нового я тебе не скажу». И повторил чернышевское — про «обстоятельства».

Тарасов был удивлен тем, что канадцы дали согласие на проведение серии сразу после неудачи советской сборной в Праге. Когда он и Чернышев узнали о предстоящих матчах, обоим стало грустно: это была их сборная, которую они готовили к играм с профессионалами.

«Мы с Аркадием Ивановичем рассчитывали, что руководители Спорткомитета обратятся к нам за помощью, — отмечал в «Родоначальниках и новичках» Тарасов. — Но этого не последовало. К тому времени куратором сборной стал один из зампредов Спорткомитета, человек энергичный, но и небескорыстный, он был не прочь извлечь из хоккейных побед пользу для себя. И он знал также, что мы с Чернышевым этого не потерпим».

Не последовало не только обращения за помощью. Тарасова даже не пригласили на канадскую часть Суперсерии в качестве почетного гостя. В Москве же ему трудно было свыкнуться с мыслью, что он приходит на игры в роли зрителя.

Есть и такая версия отставки-72. На уходе, дескать, настоял Тарасов, Чернышев с ним согласился, а Сергей Павлов пытался уговорить обоих остаться у руля команды. Не уговорив, жутко на них осерчал. И когда Бобров проиграл чемпионат мира в Праге, Павлов встал за него горой и, ни секунды не раздумывая, разрешил заменить ставшего Боброву неугодным Пучкова на Бориса Кулагина. Тарасов же чуть ли не соглашался идти работать в сборную третьим тренером, помощником Боброва и Кулагина.

С Павловым, надо сказать, в первой половине 80-х годов тоже обошлись по-свински. Высоким руководителям не хотелось иметь рядом с собой энергичного министра спорта, готового в любой момент заняться активной политической деятельностью, и они отправили его послом в Монголию. Почти все работавшие с ним в Улан-Баторе вспоминают время «при Павлове» как самое интересное время в посольской жизни в этой стране, расположенной на обочине мировой политики. Павлов моментально превратился в дипломата высокого ранга, уровень которого позволял ему оказаться в одном из кабинетов на шестом этаже здания МИДа на Смоленской площади. Однако после Монголии Павлова отправили в Бирму. И там он проявил себя самым лучшим образом. Но стоило ему в 1989 году отметить 60-летие, как в посольство поступила шифрованная телеграмма, предписывавшая Сергею Павловичу сворачивать деятельность посла — пора, дескать, на пенсию.

В Москве Павлов, полный сил, записался на прием к министру иностранных дел СССР Эдуарду Шеварднадзе, которому протежировал во времена комсомольской молодости и которого на каком-то этапе даже считали «выдвиженцем Павлова». Министр экс-посла не принял. Только и остались от Шеварднадзе письма Павлову, одно из которых процитировал в своей книге «Лидер», посвященной Сергею Павловичу, журналист Всеволод Кукушкин: «Как восход солнца над горами был твой приезд в Грузию…» Не так ярко, как о Леониде Ильиче Брежневе, но всё же…

…После того как Викулов бессменно отыграл в составе сборной СССР семь сезонов, его — на некоторое, правда, время — сделали «козлом отпущения» за проигранный в 1972 году чемпионат мира в Праге. Поначалу, узнав о том, что его не вызвали в национальную команду, Викулов «испытывал даже радость». В интервью еженедельнику «Футбол-хоккей» он объяснил почему: «Мне игра в сборной доставляет удовлетворение только тогда, когда я — часть постоянного звена. Когда ты “прислуга за всё” — сегодня здесь, завтра там, послезавтра на третьем месте, подменяешь заболевшего, а когда все здоровы и в порядке, отправляешься неизвестно на какое время в запас, — это не игра, а мучение. Я всегда сочувствовал Мальцеву и удивлялся тому, как он мужественно переносит все эти смены. И вот я тоже остался в сборной без тройки: Фирсов сошел, Харламов вернулся к Петрову и Михайлову».

Вскоре Викулову сообщили, что изгнан он из сборной по той причине, что в Праге на чемпионате мира не старался, что едва ли не нарочно не забивал голы и стал одним из главных виновников неудачи. «Для спортсмена, — говорил Викулов, — хуже оскорбления быть не может. Спортсмен, который выходит на лед и не делает всего, что в его силах, для победы своей команды, — это не спортсмен. Это последний человек. Обвинить в таком — все равно, что обвинить в преступлении. Но обвиняемого судят, он там может доказать, что обвинение несправедливо. А тут ведь ничего не докажешь».

Спустя время Викулова вновь стали приглашать в сборную. Он, разумеется, не отказывался. Один раз только попросил его не вызывать, но потом одумался. Его то брали, то оставляли дома. Он то играл, то сидел на лавке. Это непостоянство нервировало форварда. Как и то, что зачастую его стали брать в самый последний момент — уже после того как все партнеры вместе прошли курс подготовки к тому или иному турниру. Удивляло Викулова, становление которого как хоккеиста проходило при Тарасове, ни о чем ином, кроме как о победе в любом соревновании и слышать не желавшего, что перед командой, пусть даже и экспериментальной по составу, могли поставить задачу, как это было перед «Кубком Канады-76», — занять третье место…

Серия-72 была обставлена как событие, проходившее в рамках соглашения по культурному обмену, заключенного на государственном уровне между Советским Союзом и Канадой. Не просто хоккеисты договорились встретиться и сыграть, а смешанная правительственная комиссия двух стран подробно разработала все пункты этого соглашения, в котором нашлось место спорту вообще и матчам сборных СССР и Канады в частности.

19 июля 1972 года окончательно завершились переговоры по проведению матчей. Были обговорены все детали, вплоть до мелочей. На пресс-конференции объявили, что в состав гостевой делегации может быть включено не больше 30 хоккеистов (канадцы попросили, чтобы им увеличили квоту на поездку в Москву до 31 игрока — еще не было известно, сумеет ли восстановиться к матчам Бобби Орр), а хозяева своей части серии вправе выбирать на матчи из «списка 35». Тогда же был опубликован состав советских кандидатов (31 игрок) на сентябрьские матчи. Из олимпийских чемпионов Саппоро в нем не было только защитника Игоря Ромишевского, который завершил карьеру. Но зато включенными в список оказались Виталий Давыдов и Анатолий Фирсов. Всего ЦСКА был представлен тринадцатью хоккеистами. Вся эта «чертова дюжина» играла за ЦСКА в первом контрольном матче сборной, названной «сборной Москвы», и проиграла остальным кандидатам на поездку в Канаду со счетом 1:8. Это позволило тем, кто приветствовал в феврале замену тренеров сборной, поаплодировать «мудрому решению»: ЦСКА Тарасова был разгромлен сборной Боброва и Кулагина, обошедшихся без ведущих армейских хоккеистов.