Римская диктатура последнего века Республики - Нина Чеканова

Не приходится отрицать, что процесс постепенного преодоления республиканских организационных принципов II триумвирата отражал перерождение формы власти из чрезвычайной республиканской магистратуры в автократический режим, ставший историческим прототипом принципата[88]. Вызванный объективной необходимостью организации военной и политической власти II триумвират оказался основой для установления режима единоличного правления.

Важную роль в оформлении власти триумвиров играли не только формально-юридические законные основания, но и нормы обычного права, исходившие из традиционных римских представлений об auctoritas. Союзники не могли этим пренебречь, поскольку, несмотря на все деформации республиканских общественно-политических отношений за время кризиса республики, традиция и общинная норма по-прежнему являли важную составляющую политической жизни. Прежде всего, в области практической политики триумвиры опирались на традиции pietas — преданности, благочестия и fides — верности.

Еще одним суверенным основанием власти триумвиров выступает династическая политика. Мы уже касались коротко этого аспекта. Сейчас еще раз подчеркнем: принцип династического наследования власти не был характерен для римского государственно-политического мышления. На это указывал Антоний, отвергая претензии Октавиана на власть при первой их встрече (Арр. В. С., III, 18—19). Однако принцип «семейственности» в римской политической практике был вполне допустимым. Нормой были такие явления, как заключение предвыборных союзов, привлечение к исполнению должностных обязанностей близких родственников, рекомендации близких людей на должности и т. п. Если же иметь в виду систему римского воспитания, которая предполагала необходимость подражания и следования правилам и нормам жизни родителей, то станет понятно, что идея наследования если не официальной магистратуры, то политического влияния и положения могла соответствовать политической ментальности римского гражданства.

Уже до образования II триумвирата практически все его будущие члены прекрасно понимали, какие возможности для укрепления их собственного положения дает идея преемственности власти Цезаря. Да и завещание Цезаря в силу его общественной и политической роли приобрело характер наследственного документа. В этом смысле интересен разговор, который состоялся при первой встрече Октавиана и Антония, переданный Аппианом. В данном пассаже античного историка выражена суть настроений и отношение собеседников к проблеме наследования полномочий и обязанностей Цезаря, полноты его власти и т. п. По свидетельству Аппиана, в ответ на претензии Октавиана Антоний резко подчеркнул, что Цезарь оставил Октавиану наследство и славное имя, но не управление государством (Арр. В. С., III, 14—20).

Антоний не являлся прямым наследником Цезаря. Однако он был его дальним родственником по материнской линии и товарищем по консулату в 44 г. Видимо, Антоний считал, что это давало ему основания и династически и политически связывать себя с Цезарем и претендовать на роль его преемника. Именно он присвоил себе завещание Цезаря и от его имени провел серию мероприятий, позволивших ему занять руководящее положение в Риме (см.: Cic. Ad Att., XIV, 1; Phil., 1,17).

Непосредственным и прямым наследником имени и имущества Цезарь определил своей предсмертной волей внучатого племянника Гая Октавия (Октавиана) (Cic. Phil., II, 109; Nic. Dam. De vit. Caes., XLV, 2; Liv. Per., 116; Vell., II, 59,1; Plut. Caes., 68; Brut., 20; Suet. Iul., 83, 2; Арр. В. С., II, 143; Dio Cass., XLIV, 35). И хотя Октавиан не имел ни малейших оснований для претензий на власть: ни соответствующего политического опыта, ни подобающего норме возраста, — он тем не менее считал возможным, опираясь на положение преемника Цезаря, заявить о своих политических амбициях. При этом он постоянно подчеркивал, что наследует не только имя и имущество Цезаря, но и его обязанности по отношению к римскому гражданству: выплатил обещанные Цезарем деньги (каждому римлянину по 75 драхм), продав для этого собственное имущество и даже имущество матери и отчима; устроил массовые игры, посвященные Венере-Прародительнице и основанные Цезарем; «обхаживал» народ, солдат-цезарианцев и всех, кто был облагодетельствован его отцом (Арр. В. С., III, 23; 28; 94; Dio Cass., XLVI, 46, 5). Безусловно, это была продуманная политическая акция. Античная традиция по-разному оценивала династические настроения и претензии Октавиана. Апологетически настроенные к нему автору подчеркивали прежде всего его любовь к отцу и желание отомстить за смерть Цезаря (см.: Тас. Ann., 1,9). Но в общем хоре подобных голосов Плутарх, например, подчеркивал, что таким образом Октавиан добился чрезвычайного расположения граждан (Plut. Reg. et imper. apophth., 91, 1). Наиболее критически настроенные римские историографы отмечали, что проявления любви и верности были для Октавиана предлогом для борьбы за власть, а полученные возможности использовались против государства (Тас. Ann., 1,10). Подобное расхождение оценок может быть свидетельством искренности или, напротив, неискренности личных чувств Октавиана, но несомненно то, что он использовал династический принцип как важнейший фактор своей политической карьеры.

Первым законодательным актом Октавиана после избрания в консулы был куриатный закон об усыновлении его Цезарем: он становился членом familia Caesaris, занимал соответственно свое преемственное место среди представителей древнейшего и влиятельнейшего рода, связанного происхождением с легендарным Энеем. Одновременно он приобретал положение патрона многочисленных клиентов Цезаря. Это придавало ему реальный вес в римском обществе. Более того, он приобщался к авторитету Юлиев, что имело чрезвычайно важное религиозно-нравственное значение. Наконец, после получения консульской должности Октавиан выступил главным мстителем за отца и, таким образом, официальным лидером цезарианской группировки (Vell., II, 69, 5; Plut. Brut., 27; Suet. Aug., 26; Арр. В. С., III, 95).

По большому счету, при всем значении завещания Цезаря, Октавиана можно считать человеком и политиком, который «сделал себя сам». В данном случае мы не можем согласиться с тезисом Н. А. Машкина, который считал, что Октавиан «выдвинулся не благодаря своим способностям, а потому, что принял имя Цезаря…»

Октавиан подчеркивал значение династических связей и в отношениях между триумвирами. По сообщению Плутарха, узнав о самоубийстве Антония, он «ушел в глубину палатки и заплакал, горюя о человеке, который был его свойственником, соправителем и товарищем во многих делах и битвах» (Plut. Ant., 78). Можно расценивать этот факт по-разному: и как фарс, и как выражение искренних чувств. Однако нельзя не видеть, что династические отношения в значительной степени составляли основу триумвирата. Династические претензии триумвиров были закреплены в 43 г., когда сенат и магистраты вслед за триумвирами принесли присягу in acta Caesaris (Dio Cass., XLVII, 18).

Важным средством укрепления династических связей между триумвирами были матримониальные отношения. Привести ряд примеров необходимо для того, чтобы показать, что союзники заключали браки и с целью укрепления триумвирата вообще, и с целью укрепления собственных позиций среди коллег по магистратуре. Еще до образования триумвирата Антоний пытался закрепить свои политические преимущества установлением родственных связей с Эмилием Лепидом, обручив свою дочь с сыном последнего (Арр. В. С., II, 132; Dio Cass., XLIV, 53, 6). В 43 г. союзнические отношения были скреплены браком Октавиана и падчерицы Антония Клодии (Vell., II, 65, 2; Plut. Ant., 20; Suet. Aug., 62; Dio Cass., XLVI, 56). К этому средству триумвиры возвратились в 40 г., когда возникла необходимость установить и закрепить относительное равновесие сил: овдовевший к этому времени Антоний женился на сестре Октавиана Октавии (Liv. Per., 127; Vell., II, 78, 1; Plut. Ant., 31; Арр. В. С., V, 64). Этот брак должен был удержать триумвиров в русле общей политики и зафиксировать за каждым его место в политической жизни Рима. Античные историки неизменно обращали внимание на примиряющую роль, которую постоянно в течение 40—33 гг. играла Октавия в отношениях между Октавианом и Антонием (Plut. Ant., 31; 35). При этом она сама действовала, вероятно, совершенно искренно, не подозревая о том, какое место отведено ей в политике и брата и мужа. Начиная с 33 г. ее миротворческую позицию Октавиан начал использовать для компрометации Антония в глазах общественного мнения (Plut. Ant., 53). В этом плане Тацит имел все основания называть брак Антония и Октавии коварным родством — subdola afhnitas (Tac. Ann., I, 10, 3), которое обеспечивало Октавиану поддержку Антония до тех пор, пока тот в ней нуждался. Не случайно открытые приготовления бывших союзников к военным действиям начались сразу после того, как Антоний проявил пренебрежительное отношение к Октавии, не удостоив ее в 32 г. личной встречи и отослав в Рим, а затем послав ей официальный развод.