История героя: Огонь наших душ - Yevhen Chepurnyy

лицевой пластине, — эта льдина — один большой, смерзшийся ком странностей. Даже больше, они словно притягиваются к ней. Поверить не могу, что ты — тот самый Видящий из Каэд Нуа, Кьелл.

— Слава о ваших подвигах добралась даже до столь отдаленного уголка Эоры, как Белое Безмолвие, друг мой, — иронично отметил Алот. — Как, чувствуете себя прославленным героем?

— А то, — безразлично ответил гламфеллен. — Мама с папой порадуются — теперь им можно гордиться не только Асой и Витаром, но и непутевым младшеньким. Саги хоть не слагают обо мне? До сих пор помню нашего скальда, Гётмунда. Жуткий тип, не дай боги, он сейчас описывает мою жизнь своими цветистыми кеннингами.

— Ничего такого, можешь быть спокоен, — хмыкнул Ватнир. — Но Кризис Пусторожденных — не то событие, которое сколько-нибудь любопытный разумный проигнорирует. Надо же, я отправился в путешествие с живой легендой, сам того не зная.

— Привыкай, у нас чуть ли не про каждого можно легенды слагать, — отозвался Кьелл. — Текеху — любимый сынок Ондры. Эдер спокойно принимает на щит удары драконов, энгвитских искусственных титанов, и эотенов. Алот долгое время в одиночку боролся против тайной организации вудикан, и даже добился некоторого успеха. Прошлое Константена покрыто кровавым мраком тайн…

— Эй, не надо таких представлений! — запротестовал дварф. — Никаких кровавых мраков у меня нет, я был массажистом в одном заведении в Некетаке.

— Не сомневаюсь, что кровавого мрака в том борделе найдется, если поискать, хоть я и не об этом, — засмеялся бледный эльф. — Сам виноват, нечего молчать в тряпочку, когда все обмениваются байками по вечерам, — Ватнир только озадаченно хмыкнул на это.

— Весело у вас, — римргандов сын поскреб основание одного из рогов. — Мне вот похвастаться нечем, кроме проповедей и охоты.

— Ничего, наверстаешь, — ободряюще улыбнулся Кьелл. — Приключения щедро усеивают путь нашей компании… — дружескую беседу прервал подбежавший Хафйорн, глядящий на Ватнира, как на воплощение божественного провидения.

— Вестник Ватнир! Что происходит? Что нам делать? — зачастил он, тяжело дыша.

— Неужто вид посланца Римрганда лишил тебя рассудка, Хафйорн? — голос годлайка посторожел и налился силой. — Ты теперь нуждаешься в моем водительстве и в ежедневных заботах? Что же, вот тебе мой наказ — дом Хафтара лишился крыши, помоги с его починкой.

— Но посланец… мы видели его смерть! Мы видели, как он восстал! Что все это значит, Ватнир?

— Что такого непостижимого ты увидел, Хафйорн? Все в этом мире конечно, и всему приходит конец. Со мной — Несущий Слово Заката, призванный к нам самим Властелином Неизбежности. Он принесет последнее успокоение и посланцу, и всей Мертвой Льдине. В Дирвуде он без следа уничтожил души целого поколения разумных, верша волю Римрганда. В Дедфайре за ним следуют опустошение и гибель, которые он принес и сюда, на Мертвую Льдину, как того хочет Белый Аурокс. К чему твои бессмысленные метания? Разве ты не один из Вестников, принявших волю Зверя Зимы? Разве все твое существование — не прискорбная, пусть и необходимая прелюдия к неизбежной свободе от всех страданий? Иди, Хафйорн, не трать мое время зря, — мясник часто закивал, глядя на Ватнира с обожанием, и с новыми силами двинулся прочь.

— Пару месяцев назад, Эдер выговорил мне за то, что я придумал ему титул без его позволения, — сдерживая смех, поведал товарищам Кьелл. — Надо сказать, то прозвище ни в какое сравнение не шло с Несущим Слово Заката. Как, Ватнир, выдумаешь Эдеру хорошее прозвание?

— Запросто, — ответил годлайк Римрганда со смешком в голосе. — Узнаю его получше, и хоть десять. Развешивание рыбьих потрохов на уши всегда давалось мне легко, пусть большой радости и не приносило.

— Только пусть это прозвище будет звучным, что-то вроде Сокрушителя Несокрушимого, — встрял Эдер. — На меньшее я не согласен.

— Несущий Дым Белолиста, — с предельно серьезным видом кивнул Кьелл. — Слишком Подробный Описатель Статей Своих Подружек.

— Ты только что подтвердил, четко и ясно, понятое нами месяцы назад: выдумывание звучных прозвищ — не твое, — ухмыльнулся в усы блондин. — Пусть лучше Ватнир займется, у него хорошо получается.

***

Товарищи подошли к отвесной ледяной стене на краю поселка. Она тянулась ввысь, подпирая небо; у самого края виднелись сколы, оставленные тушей немертвого дракона. Ватнир снял со спины пару ледорубов — точно таких же, как те, что он передал Кьеллу, и вынул из рюкзака два мотка крепкой веревки, и небольшой, но тяжелый даже на вид мешочек со скальными крючьями — кривыми, остро заточенными кусками металла с ушком для веревки в головке.

— Нам — на самый верх, — годлайк разделил крючья на две примерно равные доли, и передал одну из охапок железяк Кьеллу. — Хорошо, что ты с нами, сородич, не то вдвое дольше провозились бы.

— Ты хоть достаточно протрезвел, а, Ватнир? — с беспокойством осведомился Кьелл. — Не сверзишься посреди подъема?

— Эта стеночка для меня — что половицы моей комнаты, я и во сне на нее поднимусь, — хрипло рассмеялся годлайк Римрганда. — Неужто ты так много времени провел далеко от дома, что у тебя поджилки трясутся при виде этого скромного препятствия?

— Я, если что, даже не из береговых гламфеллен, — ответил Кьелл, старательно обвязываясь веревкой. — Моя семья больше охотой жила. Но могу поспорить, что в этом подъеме я тебе не уступлю.

— На что спорим? — лицевая пластина Ватнира сдвинулась вверх, приоткрывая его желтоватые зубы в улыбке.

— Давай на интерес, — предложил Кьелл. «Не, я могу считерить и взбежать на эту вершину за пару секунд — Искусству Шагов Геккона все равно, к чему цепляться. Но почему бы и не пофаниться?» подумал он. — Победитель задает проигравшему любой вопрос, и тот обязан ответить, иначе он не мужчина, и вообще, позор ему. Согласен?

— Готовься глотать ледяную крошку из-под моих ног, — оскалился римргандов сын, втыкая ледорубы в стену.

***

«Кто бы мог подумать, что я ударюсь в такой вот экстремальный туризм здесь, в тропиках,” отвлеченно размышлял Кьелл, вбивая очередной страховочный крюк. «Не походы по джунглям, болотам, и древним руинам, не охота на монстров каких, а гребаный альпинизм, причем самый хардкорный — со льдами и снегами.»

Неожиданно, он поймал себя на том, что насвистывает «Песню о друге»