Последний оракул - Джеймс Роллинс

Грей перебирал в уме различные возможные варианты. Арчибальд Полк умер от лучевой болезни, и смертельную дозу радиации он, возможно, получил именно здесь. Что бы ни замыслил Николай, это наверняка связано со старым реактором. Все иное не имело смысла.

Мастерсон предупредил, что возле трибун будет выставлен мощный кордон охраны, в первую очередь потому, что на церемонии присутствуют высокопоставленные персоны. Трибуны располагались в четверти мили от реактора. Грей размышлял над тем, куда направиться — к трибунам или к реактору. А что, если он ошибается в своих предположениях относительно реактора? Разве не может быть такого, что бомба заложена где-то среди трибун?

Когда мотоцикл вылетел на открытое пространство между Припятью и Чернобылем, он наконец отчетливо услышал искаженный громкоговорителями, отдающийся эхом голос, вещавший относительно преимуществ сотрудничества в области ядерной энергетики ради создания нового мира. Этот голос нельзя было перепутать ни с одним другим. Грей неоднократно слышал его, когда ему приходилось бывать в Белом доме.

Это был президент Соединенных Штатов Америки.

Грей внес это новое обстоятельство в свои расчеты. Если президент здесь, то Секретная служба наверняка десять раз прочесала место проведения торжеств и установила строжайший порядок соблюдения мер безопасности. В дополнение ко всему Секретная служба непременно расставила своих агентов со всех сторон реактора и обыскала его окрестности на предмет любого источника опасности.

Грей смотрел на бесчисленные припаркованные поодаль машины, море спутниковых антенн. Вся зона трибун была окружена загородками, переносными воротами, ее патрулировали охранники — пешие и в открытых джипах. Поскольку похищенный у оглушенных солдат камуфляж — в прямом и переносном смысле — срабатывал только на расстоянии, Грей сомневался, что им удастся проникнуть в зону трибун. У них не было ни удостоверений личности, ни приглашений на мероприятие.

Грея поразили немыслимые масштабы происходящего. Чудовищный ангар медленно полз по специально проложенным рельсам. Его тащили две гидравлические лебедки размером с кита. Он уже добрался до мертвого реактора и стал закрывать его, вздымаясь высоко в небо, его стальная поверхность столь интенсивно отражала солнечный свет, что это производило слепящий эффект. Сооружение было настолько высоким, что статуя Свободы могла бы встать себе на плечи, и эта пирамида все равно не достигла бы крыши ангара.

Даже Ковальски уважительно присвистнул, оценив размеры ползущей махины.

Наконец он наклонился влево и, перекрывая шум двигателя, прокричал:

— Какой план? Что будем делать, когда...

Грей поднял руку, веля ему замолчать. В речь президента вмешался другой голос. Как и голос президента, он был знаком Грею. Человек говорил по-русски, а потом повторял свои слова на английском — для международной публики.

Из динамиков гремел голос Николая Солокова.

— Я протестую против этой пародии! — ревел он.— Мы поздравляем друг друга с тем, что стирается позорная страница российской истории, с тем, что мы прячем ее под стальным колпаком и делаем вид, будто ее никогда не существовало. А как же те, кто погиб во время взрыва? Как же сотни тысяч людей, обреченных умереть от рака и лейкемии? Как же тысячи детей, родившихся уродами, мучающихся от боли, страдающих психическими расстройствами? Кто скажет о них?

Грей находился уже достаточно близко, чтобы видеть возвышение над расположенными амфитеатром трибунами. Фигурки людей были еще слишком малы, лица не различались, но все происходящее на импровизированной сцене транслировалось на гигантский видеоэкран. За двумя трибунами стояли президент России и президент Соединенных Штатов, а в центре сцены торчала третья фигура, вокруг которой царил подлинный хаос. Николай Солоков. Охранники пытались стащить сенатора со сцены, а другие тем временем защищали его, чтобы он мог говорить. Судя по сумятице, Николай, видимо, самовольно взобрался на трибуну, чтобы заявить этот свой протест перед объективами сотен телекамер.

В следующую секунду люди в черном окружили своего президента живым щитом.

Что бы там ни запланировал Николай, это, судя по всему, началось. Грей наклонился ниже и дал полный газ. Мотоцикл ракетой понесся через терновые кусты в сторону трибун.

Динамики зашипели электронными помехами, а потом снова раздались крики Николая:

— Вы все верите в то, что здоровенный стальной гроб вроде этого означает конец проклятого наследия, но все это — притворство! Монстр уже вырвался из клетки! Каким бы тяжелым ни был замок, какой бы крепкой — сталь, загнать монстра обратно за решетку уже невозможно! Единственный способ по-настоящему покончить со страшным наследием — это в корне изменить наше отношение, наши подходы, выработать реальную и неизменную политику. Эта церемония — не что иное, как откровенная профанация! Пустые слова и никакого реального содержания! Нам должно быть стыдно!

Наконец охранники одержали верх над защитниками сенатора. У него отобрали микрофон, а самого его стащили со сцены.

Российский президент заговорил на своем родном языке. В его голосе звучали одновременно злые и виноватые нотки.

Американский лидер жестом велел своим охранникам убраться, не желая, чтобы зрители подумали, будто он испугался устроившего цирк политика. Через некоторое время торжественные речи возобновились.

Позади них стальная арка продолжала поглощать реактор.

Грей сбавил скорость. Он до сих пор не решил, куда ехать: к трибунам или к реактору. Он размышлял о протесте Николая, о его театральном появлении на сцене. Все это было тщательно спланировано и подготовлено. Сенатор, и это было очевидно, устроил все так, чтобы его удалили с мероприятия и куда-нибудь увезли. Но куда? Он ни за что не пустил бы это на самотек, не подверг бы себя ни малейшему риску. Те, кто стащил Николая со сцены, наверняка входят в его команду и теперь везут сенатора в безопасное место.

За скопищем телевизионных фургонов Грей заметил зеленый армейский джип, выбирающийся из зоны, отведенной для автотранспорта журналистов. Он ехал по изрезанной колеями грунтовой дороге, параллельно рельсам в восемь футов высотой, по которым тащили ангар. Чуть дальше дорога уходила от реактора и, огибая конец рельсов, вела к задней части комплекса.

На заднем сиденье джипа Грей заметил фигуру мужчины в костюме. Николай.

Грей посмотрел вверх. Ослепительная стальная конструкция поглотила уже половину черного саркофага. Еще пятнадцать минут, и дело будет сделано.

Нужно было принимать решение.

Грей вспомнил, как Николай Солоков сидел за столом в комнате охраны во время допроса. Все — от покроя его одежды до манеры говорить — буквально кричало о том, что это высокомерный, самонадеянный человек, одержимый исключительно собственным эго. Все это так и перло из него.

Николай непременно захочет посмотреть на то, что будет происходить. Так почему же он едет за реактор? А если...