Игрушки дома Баллантайн - Анна Семироль

Она нехотя оборачивается, глядит на песчаный замок, возведенный младшими. Сибил и Уильям машут ей руками, зовут к себе.

«Надо встать, — говорит себе Эвелин. — Надо подойти и посмотреть. Улыбнуться им. Сказать, что это самый красивый песчаный замок из всех, что я когда-либо видела».

Она встает, подходит поближе. Близнецы смотрят на нее настороженно.

— Отличный замок. Да…

Эвелин смолкает, горло стискивает болезненным спазмом.

— У-у-у… Нехорошо, — в голосе Уильяма отчетливо слышны интонации Алана. — Что делать будем?

— Играть? — с улыбкой предлагает Сибил.

Они с братом дуют друг другу на ладони, поднимая маленький вихрь из песчинок.

— Смотри, Ева!

Утихает ветер, впитываются в песок, исчезают волны. Скачут по водной глади два камешка-окатыша. Шлеп-шлеп-шлеп…

— Считаешь?

Двадцать девять, тридцать, тридцать один… пятьдесят… Поверхность океана застывает зеркалом, и со стеклянным звоном скачут по нему вдаль два камешка — черный с белой полосой и белый с черным пятном.

— Слушаешь?

Мелодичный звон искажается, трансформируясь в равномерные щелчки часового механизма. Камешки сливаются в точку на горизонте, часы бьют тринадцать, четырнадцать, двадцать девять, тридцать… пятьдесят…

Близнецы садятся на песок лицом друг к другу. Поднимают руки. С каждым ударом часов их ладони соприкасаются. Удар — хлопок, удар — хлопок. Ритм хлопков меняется, подчиняя себе бой часов, перекраивая под себя время. Мир сворачивается кольцами вокруг пары худеньких белокурых подростков, мир замирает, завороженный их игрой. Вселенная слушает, как два звонких детских голоса, сливаясь в один, нараспев произносят речитативом:

Море видит высоко, Море ходит далеко. Кто опасней, чем змея? Кто умней, чем ты и я? Там, в зеркальной глубине, Старый Мудрый спит на дне. Старый Мудрый спит и ждет, Время темное придет. Будет ночь совсем без звезд, Будут волны в полный рост, Алый ветер, ржавый снег, Старый Мудрый спит на дне. Кто пойдет его будить? Выходи, тебе водить![10]

Плывут перед глазами яркие пятна, мелькают маленькие руки. Кружится голова, и Эвелин опускается на колени в полосу прибоя. Океан бережно берет ее за запястья, тянет к себе. Кто-то большой и сильный всплывает из глубин, внимательно смотрит в лицо девушке.

— Мне плохо, — выдыхает Ева. — Слышишь? Плохо…

Слезы капают в соленую воду, океан глухо рокочет, кто-то в глубине беспокойно ворочается, прислушиваясь к ее голосу.

— Ева, играем! — кричат близнецы.

Эвелин медленно поднимается, стряхивает капли воды с пальцев. Переступает с ноги на ногу, вырываясь из плена обжигающе холодных волн. Пятится туда, где звонко хлопают в ладоши Сибил и Уильям.

— Ева, смелее!

Она прислушивается к ритму. Встает на цыпочки. Раз… два… три… хлопок, поворот. Хлопок, хлопок, поворот. Ева танцует на песке, и океанский бриз сушит слезы на ее щеках. С каждым движением становится легче, свободнее, спокойнее. Близнецы смеются, ритм ускоряется. Океан глухо рокочет, волны с шипением впитываются в песок. Небо заволакивает низкими тучами. Ева кружится, прогнувшись назад и раскинув руки, низко тянет звуки Имени Воды.

В сотне миль от берегов империи в глубине океана рождается водоворот. Вода вскипает, течение убыстряется, притягивает к гигантской воронке чайный клипер, возвращающийся к родным берегам. К суше, набирая скорость и мощь, несется огромная волна. Небо стремительно темнеет.

— Смотри, Ева! Кони! — восторженно кричат близнецы.

Девушка открывает глаза, пение обрывается. На берег из океана вылетает табун молочно-белых лошадей, земля гудит под мощными копытами. Эвелин в ужасе бросается к близнецам, хватает их в охапку, падает с ними на песок. Над головой проносится что-то громадное.

— Что это? — шепчет Ева, задыхаясь от страха. — Боже… Что это?!

— Пусти! — кричат близнецы, вырываясь. — Глупая, это твои кони! Они к тебе пришли, отпусти нас!

Она изо всех сил удерживает их на месте, сама сжимается от волн прокатывающегося по спине холода. Тело жалят острые ледяные брызги, от запаха водорослей к горлу подступает тошнота. Над головой — то ли рокот волн, то ли конское фырканье.

— Прочь! — истошно орет Ева. — Прочь от нас!

Мгновение — и все стихает. Эвелин неподвижно лежит на мокром песке, закрывая собой близнецов. Сибил и Уильям кашляют, тормошат сестру.

— Ева, очнись. Ну Ева же!

Девушка приподнимается, опираясь на ладони, садится. Рассеянно смотрит на близнецов, словно спросонья. Вздрагивает, хватает за руку Уильяма.

— Господи, мелкашки! Вы целы? Что это было?

— Ты мне больно делаешь, — возмущается мальчишка. — Зачем ты все испортила?

Сибил подходит, присаживается на корточки возле Эвелин.

— Ты испугалась? — спрашивает она, убирая с лица сестры мокрые, спутанные пряди волос. — Прости. Мы сами не знали, что так получится.

— Это было на самом деле? — ошарашенно спрашивает Ева. — Это было?!

Близнецы синхронно кивают, беззаботно улыбаются.

— Мы играли.

Уильям высвобождает руку, присаживается рядом с Сибил. Они обмениваются хитрыми взглядами, прижимаются плечом к плечу, обнимаются.

— Мелкашки, ну-ка объясните, что вы делали?

— Играли в ладошки, — отвечает Сибил.

— Вот, смотри, — оживляется Уильям.

Они с сестрой садятся лицом друг к другу, подобрав ноги по-турецки, хлопают ладонями по острым, как у кузнечиков, коленкам.

— Стоп, стоп! — машет руками Эвелин. — Не надо! Вы можете объяснить словами? Что и для чего вы делаете?

Близнецы пожимают плечами, косятся на Еву недовольно.

— Ну… мы хлопаем друг с другом в ладоши. Иногда придумываем считалку, иногда просто так играем.

— Для чего?

Сибил заглядывает сестре в глаза и вкрадчивым, мяукающим голоском спрашивает:

— А для чего ты танцуешь по ночам на берегу реки?

Эвелин оторопело моргает.

— Откуда?..

— Не важно, — отмахивается Уильям. — Главное, что тебе это нравится, ты этим живешь. Ведь так же, Ева?

Сибил обнимает брата сзади за плечи, целует за ухом.

— Иногда к нам приходят звери из огня или земли, — нараспев рассказывает она. — Иногда танцуют светляки. Они как настоящие, только руками не потрогать. Иногда раздвигаются стены. Часы идут назад. Это же так здорово! И больше никто так не умеет.

— Вот почему мы играем только друг с другом. И когда никто не видит, — шепчет Уильям.