Стратагемы заговорщика - Тимофей Щербинин

Стратагема 10. Пожертвовать сливой чтобы спасти персик

Древний Баянгол, город каменных храмов и многоступенчатых алтарей, был немногим больше Бириистэна, но его ремесленные предместья разрослись далеко за пределы старых стен. Взбивали пену сотни водяных колёс, приводя в движение механические лесопилки и ткацкие станки. Дымили пока ещё редкие трубы паровых топок, гремели паровые молоты, вращались прокатные станы. Мануфактуры обрастали лачугами и бараками, обзаводились собственными стенами и казармами стражи. У причалов выстраивались вереницы барж. Из далёких орхонских копей везли каменный уголь, с побережья — соль и шёлк. Вверх и вниз по реке уходили барки, гружёные свежими досками, резной мебелью, изящными статуэтками и разнообразной утварью. Ценные породы дерева были основой богатства Баянгола, и появление на границе леса осадного лагеря мятежников не на шутку встревожило городских купцов и промышленников. Их делегаты осаждали законоучителя, требуя как можно скорее уничтожить бунтовщиков, но принявший командование столичный генерал Дарсен Тагар осторожничал. Пусть денежные мешки и обещали помощь своих наёмников, но у противника были пушки, и Тагар не сомневался, что после первого же залпа картечью добрая половина его армии попросту разбежится. Если даже вышколенные Снежные Барсы и фанатичные Совиные Маски потеряли былую хватку от долгого безделья, то про не нюхавшее пороху городское ополчение и говорить не приходилось. Поэтому генерал ждал пока из Толона и Сякюсэна не подойдут крепкие армейские тумены, в тайне надеясь, что скука и угроза дизентерии толкнут мятежников на заведомо проигрышный штурм.

Это напряжённое ожидание, от которого изнывал весь город, изматывало Айсин Тукуура сильнее тяжёлого пути. В закопченном рабочем предместье среди сотен спешащих по своим делам людей шаман чувствовал себя случайной букашкой, на свою беду попавшей в муравейник. Хотя он был среди людей своего языка и своей веры, им не было никакого дела до его бед и стремлений.

Каморка в безликой гостинице была душной и тесной. Порой фабричный дым проникал в неё, жаля глаза и мешая шаману изучать подаренные улюнским садовником книги. Днём грохот тяжёлых молотов разносился над кварталами, тихим звоном отдаваясь в ушах после захода солнца, а ночью биение двух чудовищных сердец врывалось во сны Тукуура, порой заставляя его просыпаться в холодном поту. Глядя на угрюмые толпы, с утра тянущиеся из лачуг в ворота фабрики, а вечером обратно, он чувствовал тоскливую безысходность, которая в своё время побудила безымянного наставника Ордена Стражей написать грустные строки: "Мы — лишь малые рачки, вцепившиеся в их чешую, и век наш бесконечно короток. Наши судьбы безразличны великим, и их безразличие для нас — благо".

Но порой подобно тихому напеву проникала в сердце знатока церемоний тяга к неизведанному, и тогда он шёл к воротам Священного Города, чтобы узнать у чёрно-серебряных часовых в совиных масках, нет ли для него письма из Святилища, а потом бродил по тесным улицам предместья, нередко пользуясь своим чиновничьим видом, чтобы поглазеть на причудливый танец коленчатых валов, зубчатых колец и ременных передач, скрытых в стенах фабричных корпусов. В такие моменты он остро чувствовал, что где-то рядом, невидимая для людей, скользит по крышам и навесам серебряная кошка, жадно впитывая картины, звуки, запахи и голоса. Она исчезла из лодки за день до того, как появились на горизонте дымящие трубы и изогнутые крыши храмов, и сердце Тукуура сжалось от мысли, что их совместный путь окончен. Но потом, светлой лунной ночью он увидел на соседней крыше знакомый силуэт и почувствовал утраченную было решимость.

Стражник, провожавший Тукуура от самого Улюна, снова появился в гостинице на пятый день после прибытия в город. Он казался ещё более усталым, чем шаман, хотя жил всё это время в особняке законоучителя посреди зелёных садов старого города. Зайдя в комнату знатока церемоний, он бросил на кровать объёмистый матерчатый свёрток, залпом выпил две чашки крепкого чая, и только тогда заговорил о деле.

— Есть хорошая новость. Законоучитель, мудрейший Бэлиг, нашёл хороший момент, чтобы доложить о тебе Прозорливому. Тебя примут, но будь осторожен. Похоже, генерал Дарсен Тагар, правая рука правителя, недолюбливал твоего наставника Дамдина. Он сразу предположил, что ты самозванец и шпион. К счастью, сотник Цэрэн из Барсов тебя запомнил. "Если этот парень выжил, с ним стоит поговорить. А если это не он, пусть пеняет на себя". Так он сказал. Вторая проблема: твой враг Улан Баир прибыл сюда одним из первых, и уже успел втереться в доверие к Прозорливому. Скорее всего, в день открытия Собора его назовут новым законоучителем Бириистэна. Думай теперь, что с этим делать.

"Плохо, что у меня нет никакого опыта в дворцовых интригах", — подумал Тукуур, но не позволил себе сказать этого вслух. Человек, назвавшийся посланником Прозорливого, не имел права показывать своих колебаний.

— Здесь кафтан и совиная маска, — продолжил проводник, указывая на свёрток. — Иди через Свечные ворота. Завтрашний пароль "алый карп". Дальше всё время прямо и вверх, пока не упрёшься в ворота главного Святилища. Там пароль "ледяной панцирь". У караульных спросишь оружейного наставника Сундуя. Дальше он проведёт.

Тукуур молча кивнул. Ему не нравилось, что проводник не собирается идти с ним, но у каждого здесь были свои секреты, и на разгадывание их не хватило бы и двух жизней. Стражник заставил Тукуура повторить маршрут и пароли, а потом ушёл так же быстро, как и появился.

Светило едва проползло половину неба, и у шамана оставалось ещё пол-дня и целая ночь, чтобы придумать, как переиграть Улан Баира. Но сердце ныло от страха за родителей, а в голове гудел кузнечный молот, и умные мысли наотрез отказывались селиться в таком негостеприимном месте. Чтобы хоть как-то отвлечься, знаток церемоний сходил в баню при доме внутренней гармонии, привёл в порядок свои скудные пожитки, без аппетита поужинал и попытался раньше лечь спать, но сон не шёл. Некоторое время поворочавшись, Тукуур встал и принялся расхаживать по комнате, постепенно замедляя дыхание. Он пересёк тесную комнатушку не меньше двух сотен раз, когда за его спиной тихо скрипнула дверь, ведущая на небольшой балкончик. Шаман резко развернулся.

На мгновение ему показалось, что стена, дверь и освещённый факелами город за ней — лишь плоская картина, нарисованная на холсте крупными мазками кисти. И в этой картине, ровно посреди дверного проёма была вырезана дыра в форме человека, сквозь которую просвечивало усыпанное звёздами ночное небо. Но тень шагнула в комнату, и Тукуур понял, что перед ним невысокий человек в форменной одежде Совиных Масок — свободных шароварах и короткой чёрной куртке с капюшоном. Маска с чеканными перьями и