Феодора - Пол Уэллмен

уродливой головой и остановил взгляд на рабах, похожих на черные статуи, которые неподвижно стояли, удерживая носилки на плечах, и без всякого выражения смотрели прямо перед собой.

— Они немые, — пояснил голос, — и не способны рассказать о том, что могут услышать.

— Что от меня требуется? — спросил он осторожно, догадываясь, что визит к нему, учитывая такие необычные предосторожности, должен иметь достаточно важную и не подлежащую огласке причину.

— Сведения, — услышал он в ответ.

— От меня? Мы, нищие, бедны и беспомощны…

— И вам все тем не менее известно, в чем я уже не однажды убеждалась. Многие из вас, должно быть, находились в толпе во время вчерашних похорон. И сегодня у вас есть уши в любом месте города.

— Возможно, — согласился он.

— Я бы хотела знать, что думает большинство горожан о моем появлении в похоронной процессии вместе с наследником Юстинианом.

Айос по-обезьяньи сморщил лоб, а затем сказал:

— Сейчас тебе нечего бояться народа.

— Что значит — сейчас?

— Потому что не было заметно никого, кто настраивал бы людей против тебя. Но я не могу поручиться, что это не случится завтра.

— Ну а сейчас — что сейчас говорят люди?

— Есть некоторые — старые матроны в основном, ' — считающие оскорбительным то, что наследник отдал свою благосклонность обычной…

— Потаскухе, — помогли ему бесстрастно. — Продолжай.

— Но в большинстве случаев, я сам слышал, и мои люди мне говорили, это доставило народу большее удовольствие, чем все остальное. Многие мужчины имеют слабость к красивым женщинам, поэтому их отношение к тебе самое доброжелательное. Кроме того, смелость, с которой ты вступила в эту игру, стала темой для разговоров, а твой успех вызывает у людей нечто похожее на злорадство.

— Злорадство по отношению ко мне?

— Нет. К тем, выше которых ты поднялась и которые, как всюду считают, из-за этого особенно несчастны.

— Значит, мнение народа обо мне благоприятно?

— Сейчас благоприятно, я повторяю. Но будь начеку.

— Почему?

— Ты простого происхождения. Народ радуется твоему успеху, поскольку считает его и своим тоже. Но и тебя он все еще считает своей.

После некоторой паузы из-за черной занавески послышалось:

— Айос, а что, если Юстиниан решит меня сделать законной супругой?

Нищий бросил быстрый, проницательный взгляд на паланкин, словно пытаясь увидеть сквозь ткань лицо сидящей внутри женщины.

Затем он проговорил:

— Тебя интересует мое мнение? Так вот, если бы случилось такое чудо, я думаю, народ приветствовал бы это. По крайней мере, вначале. Но даже это не смогло бы заставить людей забыть, что тебя воспитала улица и ты не лучше любого из них. В этом заключается самая большая опасность для тебя.

— Почему?

— Потому что стоит лишь раз повернуть народ против тебя, и его ненависть окажется в десятки раз ожесточенней и мстительней, чем могла бы оказаться по отношению к тому, у кого более высокое положение в обществе.

Внутри паланкина наступила тишина. Затем голос сказал:

— Я вижу, Айос, ты хорошо знаешь людей. И теперь я понимаю, какая опасность мне угрожает. Для некоторых я как была шлюхой, так навсегда и останусь ею. По мнению других, я просто самоуверенная авантюристка. И для третьих я попросту объект зависти. Оказывается, врагов у меня достаточно, и они могут, если представится возможность, сделать многое. Даже уничтожить меня.

Нищий молча кивнул. Какое-то время они оба молчали.

Наконец послышался мягкий голос из паланкина:

— Мне очень нужна твоя помощь. Не забывай, Айос, что мы с тобой оба стояли с протянутой рукой. Я надеюсь узнавать от тебя, как настроены люди. Награда не заставит себя ждать…

— Деньги — это замечательно, — перебил Айос. — Я не отказываюсь от них. Однако есть кое-что посильнее денег — это дружба. Я помню о том, как мы с тобой оба стояли с протянутой рукой, маленькая Феодора.

Проходящие мимо люди вряд ли обратили внимание на короткий разговор на площади Афродиты. Затянутый черной тканью паланкин — в дни траура таких носилок было довольно много — на несколько мгновений остановился у статуи Афродиты, нищий получил милостыню, а паланкин двинулся дальше и исчез в направлении Виа Альта.

Хотя Евфимия, ухаживавшая за старым императором, умерла, Василий, дворецкий и главный евнух императорского семейства, продолжал, как ищейка, следить за Юстином. Его удивлению и возмущению не было предела, когда он, прийдя по вызову охраны ко входу во дворец Сигма, застал там любовницу Юстиниана. Она была без сопровождения.

— Чего изволите? — спросил евнух. К этой женщине он, как и все остальные евнухи, испытывал неприязнь.

— Я прошу аудиенции у императора, — ответила Феодора.

— Это невозможно!

— В самом деле? — поинтересовалась она. — И кто же мне отказывает в этом — император или его главный евнух?

Какая наглость! Невероятно дерзкая и нахальная девица, подумал Василий, испытывая чисто женское желание влепить ей пощечину.

Однако он сдержался. Ему вдруг пришло в голову, что теперь-то он лишился мощной поддержки Евфимии, и если позволит себе лишнее, то это дерзкое маленькое создание найдет способ пожаловаться на него старому Юстину.

Да и ее любовник, Юстиниан, ежедневно бывал на совещаниях у своего дяди…

Василий решил, что самым благоразумным будет доложить обо всем императору. Поэтому, сдержав чувства, он оставил девушку в атрии и удалился.

Старый Юстин дремал, сидя в любимом кресле с широкими подлокотниками, его больная нога покоилась на резной скамье с кожаной подушечкой.

Василий откашлялся.

— Ваше императорское величество, достославный и благородный…

Император, вздрогнув, очнулся. Обведя бессмысленным взглядом комнату, он увидел своего старого секретаря Винипия, затем охрану и, наконец, Василия, который с важным и значительным видом стоял у двери.

— Ты меня о чем-то спросил, Василий? — поинтересовался император. — В чем дело?

— Во дворец явились с просьбой об аудиенции, ваше величество, — ответил дворецкий.

— Аудиенции? — Голос императора звучал раздраженно. — Ты же знаешь, Василий, я не даю никаких аудиенций!

Евнух застыл в поклоне.

— Ваш слуга умоляет простить его, ваша милость, за причиненное беспокойство. Я должен был знать…

Он уже хотел выйти, но Юстин, хотя и казался туповатым, иногда отличался исключительной наблюдательностью. Он заметил в глазах евнуха мгновенный насмешливый блеск. Этого было достаточно для того, чтобы задать еще несколько вопросов.

— Постой! — приказал император. — Кто просит?

— Женщина, ваше императорское величество.

— Вот как! Женщина? Как ее зовут?

— Кажется, Феодора, — с неохотой ответил дворецкий.

— Феодора? — Юстин порылся в памяти. — Ты имеешь в виду девушку Юстиниана?

— Думаю, это она и есть, о посланный Богом.

Старый Юстин нахмурился.

— Что ей может быть здесь нужно? — спросил он, задавая этот вопрос скорее самому себе.

— Не имею представления, ваше величество. Пойду скажу ей, чтобы убиралась…