Яд в моём сердце - Рита Трофимова

они сейчас танцевали? — заговорщически кивнул он на статуэтки.

Вспыхнув, Лина прижала ладонь к пылающей щеке и растворилась в его глазах. Они горели надеждой и восхищением, и ещё в них было что-то такое, отчего в душе у Лины расцвело ромашковое поле. Филипп протянул к ней руку и, почти невесомо погладив волосы, заправил за ухо выбившийся локон.

— Ты просто … необыкновенная, — растроганно произнёс он. — Я рад, что нашёл тебя и … больше не хочу терять. Никогда!

От этих слов, от его прикосновений сердце сладко защемило, а по телу пронеслись огненные молнии.

— Филипп, я… — начала было Лина, однако так и не успела закончить фразу, в зале послышался чей-то приглушённый стон, а за ним и звон бьющейся о пол посуды.

Лина и Фил одновременно обернулись.

— Ой, что же я наделала! — громко всхлипнула Олька. Присев на коленки посреди разноцветных осколков фарфора, она начала швырять в коробку останки любимого сервиза тёти Марины. — Я не понимаю, как так вышло, не понимаю, — бормотала она, шмыгая носом и избегая смотреть на Лину и Фила. — Я скажу папе, и он купит новый, в сто раз дороже и лучше.

Филипп с минуту наблюдал за метаниями бывшей подружки, затем раздражённо выдохнул и вышел из гостиной, обходя островки разбитой посуды.

Лина смотрела на Ольку с пониманием и жалостью. Кажется, девчонка стала случайным свидетелем их с Филиппом откровений. Как должно быть больно ей сейчас!

— Давай я помогу. — Лина опустилась на корточки и потянулась за осколками, но та, поранив пальцы до крови, отпихнула коробку и зло на неё воззрилась.

— Послушай, ты, сестрёнка, отвали от него! — чеканила она сквозь зубы. — Прикидываешься дурочкой, блин. Знаю я таких. Типа я такая вся не такая, а вы дерьмо! Не приближайся к нему, поняла? Он мой! Он всё равно будет мой!

— Это не смешно! — устало вздохнула Лина. — Оставь Филиппа в покое! Невозможно привязать к себе человека против его воли. Пойми, ты очень назойлива. Смирись уже и живи своей жизнью, переключись, займись каким-нибудь делом!

— Ой, вы что, с ним сговорились? Чем заняться-то, типа на пианинке поиграть? Вот так, да? Вот так?! — Олька подскочила к роялю и, с силой откинув крышку, забарабанила по клавишам.

— Да что ты творишь! Немедленно отойди от инструмента! Ты же испортишь его! — воскликнула Лина.

— Он всё равно будет мой, мой, мой! — Олька как одержимая долбила по клавишам, оставляя на них следы крови.

— Да уймись же ты! — Лина оттащила её от рояля и отступила к комоду, опасаясь за статуэтки тёти Марины. Мало ли что взбредёт в голову этой ненормальной. И куда подевался Филипп?!

Олька рвано дышала, ноздри её трепетали, челюсти ходили ходуном, глаза покраснели и выпучились, отчего девчонка стала похожа на взбешённую мартышку.

— А вот это ты видела? — Вынула она из кармана белую баночку и с силой встряхнула ею.

— Что это? — непонимающе пожала плечами Лина. От недоброго предчувствия заныла душа.

— А это то, без чего наш Филечка не может жить! — выпалила Олька. — Зависимый он! Жрёт транки и без них подыхает! Сколько ему там часов до ломок осталось, два, три? Что-то слишком долго он продержался в этот раз. Ну что, сестрёнка, нужен он тебе такой? Нужен?!

— Да как ты смеешь! Зачем ты врёшь?! — Лина пошатнулась от внезапно навалившейся на плечи тяжести. — Мы говорили с Филиппом, и он сказал мне, что там, на даче…

— А-ха… — Олька истерически засмеялась. — Ну ты и дура! Овца тупая! Там, на даче … думаешь, он так невозможно радовался вашей встрече?! Да он угашенный был! А потом сто пудов загибался.

— Угашенный? Ч-что з-значит угашенный? — еле слышно пролепетала Лина. Горло свело от спазма, руки похолодели и не слушались. — А-а-а… — только и смогла выдавить она.

Олька продолжала метаться и что-то говорить — обе погрузились в свои эмоции, не заметив, как в проёме двери появился Филипп. Первой очнулась Лина и чуть не задохнулась от пронзившей её боли. Он стоял неподвижно, сжимая в руке веник, и потрясённо взирал в пустоту. Лицо его стало белее, чем полотно, плечи сгорбились и поникли.

— А я радовался, представляешь, я радовался! — с горечью пробормотал он и застыл в немом ступоре.

В комнате стало душно, невозможно душно, будто воздух сгустился перед грозой. Казалось, в гостиную, недавно ожившую и наполненную светом, вновь ворвался могильный холод. Олька побагровела и стояла с открытым ртом. Лина не двигалась с места, пытаясь осмыслить происходящее. «Это какой-то нелепый сон. Просто сон…» — убеждала она себя, напряжённо глядя на Филиппа и замечая, как губы его растягиваются в дурной усмешке.

— Ну давай, — процедил он, протягивая Ольке руку.

— Что? — встрепенулась девчонка и полезла в карман.

Лина наблюдала сквозь слёзы, как Олька, дрожа как осиновый лист, протягивает баночку Филу. Он подхватил её и сжал в кулаке.

— Ну чего вы расшумелись, дети? — на шум подоспела тётя Нина. — Оля, Лина, Филипп, что вы натворили? — испуганно запричитала она.

На лице Филиппа проскользнуло что-то безумное, дикое. Окинув стены тяжёлым взглядом, он отшвырнул метлу и вышел из гостиной. Послышался грохот входной двери.

Олька было ринулась за ним, но тут же сползла на колени и тихо заплакала:

— Что же я наделала? Что я наделала? — отчаянно всхлипывала она. — Теперь он ни за что меня не простит. Ни-за-что!

Лина пыталась справиться с рвущейся из груди истерикой, потом наконец раздышалась и бросилась следом за Филом. Сердце гулко колотилось, отдаваясь в висках, в ушах.

Выскочив из квартиры, она огляделась по сторонам и побежала по длинному коридору. Ноги казались ватными и еле переступали, но страх потерять Филиппа гнал её вперёд. Только бы … Только бы успеть! Дом, так похожий на огромный муравейник, с переходами, коридорами, лестницами, лифтами, наполняли беспорядочные звуки. Лина замирала и прислушивалась, пытаясь уловить его шаги, но всё было тщетно. Куда же он мог пойти?!

Внутренний голос говорил ей, что он где-то рядом, Лина ощущала его эмоции, надсадное дыхание, неровный пульс. Поискав на этаже, она остановилась и прикрыла веки. Нервы были на взводе, слух обострился и реагировал на каждый шорох. Где-то в стенах шумела вода, ветер выл в потайных трубах, неясные постукивания отдавались пещерным эхом в утробе дома.

— Где ты, Филипп, откликнись, пожалуйста, укажи мне путь! — шептала она как молитву.

И вдруг сквозь какофонию звуков пробился монотонный гул города. Как на экране вспыхнули слайды: ночь, огни, крыши высоток и зданий, пропасть. Лина распахнула глаза и рванула к лестнице. Знание придавало ей сил. Только бы не ошибиться!