Ежов. Биография - Алексей Павлюков

«Создание троек — это мера чрезвычайная, и узаконивать тройки… как постоянную форму нашей чекистской репрессивной деятельности вряд ли можно будет… Эта мера крайне облегчает нашу работу по репрессиям, но она имеет свой ряд отрицательных сторон… Я считаю, что нужно подойти дифференцированно к каждому краю, республике, области в отдельности. И если товарищи сумеют доказать, что вот нам нужно столько-то еще очистить и на такой срок сохранить тройки, чтобы это количество людей подчистить, я думаю, что мы войдем в Центральный комитет нашей партии, скажем: вот нам на такое-то количество времени тройки нужны. Нам Центральный комитет скажет: по такой-то области — такой лимит, на столько-то сохранить тройки. Что касается моего мнения, то, видимо, нам не обойтись без того, чтобы кое-где сохранить (тройки) и дать возможность почистить».

«Если бы мы были настоящими большевиками, [мы] проанализировали бы каждый факт, мы бы поняли и формы и методы контрреволюции, проследили бы все каналы… Мы проглядели самые элементарные вещи для чекистского аппарата, которые простительны, может быть, для аппаратчиков партийных, советских, хозяйственных и других, но чекистскому аппарату, который призван быть органом бдительности в стране, для этого специально и организован, вот этому органу — непростительно.

Сейчас есть масса показаний, протоколов [допросов] всех этих шпионов, которых мы разоблачили, но разве кто-нибудь из нас обобщает эти дела, каналы, пути проникновения, чтобы знать все это, обдумать и нацелить новый удар. Никто над этим не думает из нас, в том числе и я.

Вот вам такой факт. Мы в этом году, в 1937 году, взяли примерно 21 тысячу эсеров. Мы вскрыли в подавляющем большинстве краев и областей центры эсеров, мы вскрыли центральный комитет левых и правых эсеров. Проведя следствие, мы вышли на бывших эсеров, которые пришли в партию, но выводов из этого никаких не сделали… Мы считали, что вот троцкисты, правые, зиновьевцы — это сволочь, а эсеры — это же не оппозиция. А на деле, товарищи, сейчас вскрывается, после того как нас в этом деле ткнул носом товарищ Сталин, что еще в 1918 г…. основные массы эсеров по поручению [своего] ЦК вошли в состав коммунистической партии для подрывной работы изнутри.

Я думаю, что если мы хотим быть настоящими чекистами и большевиками, мы должны зарубить себе на носу, что мы не чиновники, которые вот взяли протокол, записали, и все… Мы должны взять протокол, как следует его продумать, изучить человека — что он представляет, откуда идут корни. А у нас получается так, что арестованный — это просто статистическая единица. Арестовали, прикрепили к следователю, у которого имеется 40–50 человек арестованных, и следователь начинает его колоть. Перед ним сидит арестованный, какой-то сотый человек, он по головам их считает, всех их надо расколоть — и вся задача, а как расколоть, в каком направлении снять показания — он не знает…

Вот Белов[78]. Мы его арестовали как правого, как одного из руководителей центра правых в армии, и за жабры его брали как правого. Он немного поартачился, а потом давай нам сыпать, что он был руководителем центра правых и т. д…. Товарищ Сталин меня вызвал и говорит: «Ты допроси его по линии эсеров, это старый эсер, у него есть грязные делишки по Средней Азии». И когда мы начали по этой линии нажимать, он жался, жался, а потом начал давать — оказалось, что он является руководителем настоящей эсеровской организации в армии. А все следствие было направлено к его правым связям. По правым он рассказал кое-что, все-таки для него это легче, а когда мы его зацепили по линии эсеров, то оказалось, что еще в 1918 году он с англичанами договор заключил, и все эти восстания [в Туркестане в 1918 г.] были организованы по поручению англичан и ЦК левых эсеров. А если бы шли [только] по линии правых, мы бы ничего не знали, и он скрывал бы дальше эсеровские связи, которые остались бы в армии и продолжали существовать.

Так что частенько у нас арестованный — это статистическая единица, и к нему индивидуально не подходят, не изучают, кто он, что он в прошлом, берут его и колют. Я уже не говорю о тех курьезах, свидетелем которых был я сам. Я все-таки хожу по следователям, в тюрьме бываю, зайдешь, спросишь: «Ну, что у вас?» — «Колю», — говорит. — «А что у вас?» — «Да не знаю, на что выйдет». (В этом месте присутствующие дружно рассмеялись: такие недостатки они знали и за собой.)