Ключ для пешки - Ирина Кайлес

Сестра принесла Феде халат, доктор проводил его в палату.

Наташа тихо спала, к руке была прикреплена капельница.

— Вот тут маленький диванчик, ложись здесь, — прошептал врач.

— Спасибо вам большое! — Федя не знал, как выразить благодарность.

— Все образуется, — мужчина хлопнул его по плечу и тихо вышел.

Наташа проснулась утром, открыла глаза.

Федя…

Она долго смотрела на сына, сидящего рядом, на стуле. Он тихо спал, опустив голову на ее кровать и обеими руками держа ее руку. Лицо побледнело, веки посинели и опухли, белокурые кудри спутались, рассыпались по одеялу, щека чем-то порезана…

Невыразимая любовь и нежность попытались склеить осколки измученного сердца. Неужели он всю ночь так просидел?

Наташа уже поняла, что произошло. Ведь так и не успела сказать Олегу… И теперь исчезла последняя надежда увидеть вновь его глаза, вновь почувствовать его через другое, такое же родное существо… Насколько же глубока пропасть человеческого страдания? Где предел? Когда наступает момент осознания, что дальше идти нет ни смысла, ни сил?!!

Закрыла глаза. Нет. Она должна жить. Она должна жить ради сына, ради того тепла, которое струилось из его рук, всю ночь не выпускавших ее руку… Чуть приподнявшись на кровати, Наташа попробовала сесть. Федя встрепенулся, быстро выпрямился:

— Мама… тебе плохо?!

— Нет, Феденька, нет, все хорошо. Все хорошо, успокойся.

Юноша на мгновение крепко зажмурился, пытаясь прийти в себя. Голова страшно кружилась, сильно тошнило, перед глазами будто приклеили пленку, в висках стучало молотом…

— Я так испугался за тебя… вчера…

— Не переживай, так бывает. Это пройдет.

— Тебе принести что-нибудь? Может, врача позв… — не договорив фразы, Федя сорвался с места, метнулся к выходу, еле успев добежать до уборной: его вывернуло наизнанку. Благо туалет был рядом с палатой.

Немного отдышавшись, юноша умылся холодной водой. Стало чуть легче, но все равно казалось, что сейчас он упадет в обморок: слабость была ужасная, перед глазами все плавало и кружилось.

Когда Федя вернулся в палату, мать, кинув встревоженный взгляд на его позеленевшее лицо, нажала кнопку вызова медсестры.

— Доброе утро, — в палату вошла молоденькая приветливая девушка.

— Доброе утро, — голос Наташи был слабым, но твердым. — Девушка, можно у вас попросить телефон? И, пожалуйста, поставьте ему укол с глюкозой или еще с чем-нибудь, иначе он до дома не доедет.

Сестра посмотрела на Федю и сразу все поняла:

— Минутку.

Девушка вернулась со всем необходимым. Протянув Наташе телефонную трубку, она усадила Федю на диванчик, измерила ему давление. Взглянув на прибор, только покачала головой.

Пока медсестра вкачивала подростку внутривенно чуть ли не бутылку какого-то лекарства, Наташа спросила у нее адрес больницы, позвонила водителю, попросила срочно приехать; набрала номер горничной…

— Спасибо, — протянула она девушке телефон.

— Да не за что, если что — звоните.

Когда медсестра ушла, Наташа повернулась к Феде:

— Сейчас приедет водитель. Поезжай домой, сразу обязательно поешь и ложись спать.

— Мам, я с тобой останусь.

— Федя, солнышко, со мной уже все хорошо. Спасибо тебе, ты же просто спас меня. Тебе сейчас отдохнуть нужно, иначе сам в больнице окажешься. А что я тогда буду делать?

Федя понял: мама права. Ему действительно было совсем скверно.

— Поезжай домой, отсыпайся и больше ни о чем не думай. Завтра приедешь ко мне. Хорошо?

— Ладно, — Федя сел на стул рядом с матерью. Ему не давал покоя один вопрос, но задать его сейчас он так и не решился.

Через полчаса в палату вошел водитель, протянул Наташе ее мобильный.

— Сергей Борисович, спасибо огромное. Вы сейчас отвезите Федю домой, потом подбросьте сюда Ольгу Андреевну. Заберете ее обратно — и на сегодня можете быть свободны.

— Хорошо, Наталья Алексеевна. Поправляйтесь.

— Спасибо.

Спускаясь вниз по лестнице, Федя почувствовал, что сейчас упадет. Он остановился, вцепился в перила, осторожно сел на ступеньку, прижавшись лбом к железной перекладине. Сергей Борисович оглянулся.

— Эй, ты чего? — водитель быстро поднялся к парню. — Ох, пацан, измучился ты сегодня, давай-ка руку, пошли.

Когда наконец доехали, Сергей Борисович довел Федю до комнаты, крикнул по дороге:

— Оля! Оля!!! Давай сюда бульончика горячего! Иди, отпаивай!

После горячего бульона стало полегче. Федя поднял глаза на встревоженную, заплаканную тетю Олю:

— Спасибо, теть Оль, вы к маме поезжайте. Со мной все нормально. Я спать лягу.

— Давай, ложись. Точно все хорошо?

— Да точно, точно… Поезжайте, не беспокойтесь.

Тетя Оля уехала. Федя снял ботинки, куртку. Брюки снимать уже не было сил. Он упал на кровать и через минуту уснул.

Спустя несколько дней Федя достал Сосуд. Жидкость была золотого цвета, кристально прозрачная и чистая. Такой Федя ее никогда не видел. Он пораженно вглядывался внутрь Сосуда, и к нему пришло настолько ясное понимание происходящего, что он вздрогнул. Он простил. Он полностью простил Олега. В душе не осталось ни капли ненависти, ни капли злости. Впервые появилось ощущение глубокой привязанности к этому человеку, уважение, благодарность за все… Только чувства эти были слишком запоздалыми, а остались лишь слезы утраты. Слезы невыносимой боли.

Потянулись долгие безрадостные дни. Наташу выписали из больницы, но дома она не находила себе места, сходя с ума от горя. Здесь все напоминало об Олеге и о счастье, которое ушло безвозвратно. Феде невыносимо было видеть страдания матери. Он и так уже извел себя мучительным чувством вины за произошедшее. Если бы он остался тогда на даче, быть может, Олегу удалось бы спастись…

За порогом дома — еще хуже. Бесконечные допросы в милиции, где приходилось повторять одно и то же… Косые взгляды в школе… Разговоры в коридоре, неизменно смолкающие при его появлении… Всех интересовали подробности нашумевшего дела, о котором неделю говорили в местных новостях. И до чего ж красочно там смаковали его горе! В каждом выпуске показывали, как юношу, облитого кровью, едва удерживают два здоровых мужика… Даже Бочков постеснялся прокомментировать это событие. Литвинов теперь ненавидел телевизионщиков: его личную и такую глубокую трагедию они превратили в удачный репортаж с места происшествия…

Учителя его не трогали, не спрашивали на уроках, и эта вежливая жалость еще больше раздражала юношу. Федя никого не хотел видеть, даже с Яном он общался в эти дни очень мало. По вечерам он закрывался в своей комнате, садился за синтезатор, надевал наушники, хотя сейчас в этом уже не было необходимости, и выливал свое горе в звуки, наполненные скорбью и слезами.