Ворон. Кровавый глаз - Джайлс Кристиан

— Где твой приятель? — спросила она, села и стала осматривать свои исцарапанные ноги.

— Не знаю, — сказал я и поднялся.

Флоки Черный не разбудил меня, чтобы я сменил его на ночном дежурстве. Я поднялся на вершину дюны и посмотрел на восток, туда, где был лагерь уэссексцев. Однако солончаковое болото у берега было скрыто грядой невысоких холмов.

Я сбежал вниз, схватил меч, взял Кинетрит за руку, вывел ее из укрытия и сказал:

— Пошли!

Англичан нигде не было. Их шатры оставались на месте, но лошади исчезли. Трупы тоже куда-то пропали.

«Змей» по-прежнему стоял на якоре.

— Слава Одину, они не спалили корабль! — воскликнул я, глубоко дыша и упиваясь видом дракара, покачивающегося на волнах.

— Но это, скорее всего, означает, что воины вернутся, — заметила Кинетрит. — Вероятно, они ушли в крепость Эльдреда, чтобы собрать ополченцев.

Она была права. Англичане понимали, что два человека не смогут управиться со «Змеем». Они вернутся с оружием, чтобы прикончить нас.

— Ворон! — окликнул меня чей-то голос. — Какое чудесное утро, ты не находишь?

Я посмотрел вниз и увидел Флоки. Он тащил по гальке какой-то сундук, окованный железом, направляясь к «Змею».

— Ты мне поможешь или как?

— Серебро ярла Сигурда? — спросил я, спускаясь вниз. — Но мы же не сможем вывести «Змей» в море вдвоем.

— Посмотри на запад, красноглазый! — крикнул Флоки, выпрямился и подбоченился.

Я так и сделал, но ничего не увидел, поэтому поднялся выше, взглянул снова и тогда заметил воинов в шлемах, со щитами за спиной. На древке копья развевалось красное знамя.

— Это же Сигурд! — воскликнул я. — Флоки, хитрый ты пес, это же наш ярл!

— Разумеется, он! — ответил норвежец, и даже на таком расстоянии я разглядел у него на лице улыбку. — Сиськи Фрейи, парень, а кто еще это может быть?

Я подбежал к Кинетрит, заключил ее в объятия и закружил в воздухе, вопя от радости. Наконец-то пришел мой ярл.

* * *

— Я же велел тебе уходить домой и воспитывать детей! — прогремел Сигурд, спускаясь по склону дюны, заросшей травой, к солончаковому болоту.

За ним шли скандинавские воины с горящими глазами, жадно вдыхавшие соленый морской воздух.

— Оставь парня в покое, Сигурд, — заметил Улаф, и широкая улыбка рассекла его косматую бороду. — У него будет для этого много времени, когда мы станем богатыми. — Кормчий обхватил меня за голову, привлек к себе и поцеловал в лоб. — Ты молодец, Ворон. Спасибо за то, что присмотрел за «Змеем», — добавил он и провел по моей голове костяшками пальцев.

— За это нужно благодарить Флоки Черного, Дядя, — рассмеялся я. — У меня хватило забот присматривать за самим собой!

— Смех — бальзам для души, — вылетел из кучки воинов чей-то знакомый голос.

— Отец Эгфрит? — спросил я, понимая, что этого не может быть, поскольку монах был убит.

Тут норвежцы расступились. Они словно спешили отойти от мокрой собаки, которая собиралась встряхнуться. Я увидел перед собой Эгфрита, опирающегося на сломанное древко копья. Голова монаха была обмотана окровавленными тряпками.

— Но я же видел, как Глум тебя убил! — воскликнул я, не в силах оправиться от потрясения.

Некоторые воины схватились за амулеты и рукоятки мечей, отгоняя зло. Кинетрит подбежала к нам и заключила коротышку монаха в объятия.

— Ну же, успокойся, девочка моя, — сказал Эгфрит, поморщился от боли, громко шмыгнул носом и повернулся ко мне: — Милостивый Господь сохранил мою жизнь, Ворон, несмотря на старания этого ублю… — Монах осенил себя крестным знамением и поправился: — Несмотря на старания этого животного Глума. — Эгфрит отстранил от себя Кинетрит и повторил: — Ну же, дитя мое, все в порядке. Господь с нами. Все будет хорошо.

— Ты видел, как монах умер? — спросил Бьярни, уставившись на служителя божьего и почесывая белокурую голову.

— Выглядел он мертвым, — пожал я плечами. — Крови было много.

Бьярни отмахнулся от этих слов, словно кровь не имела никакого значения. Я понял, что его мысли были такими же, как и всех прочих норвежцев. Они считали, что монах обладал чудодейственной силой. Или же она была подвластна его богу.

— Мертвый или нет, но вот он, перед вами, — вставил Бьорн. — Хотя его голова и похожа на раздавленную брюкву.

Мне казалось, что отец Эгфрит наслаждался всеобщим вниманием. Он осенил крестным знамением грудь Кинетрит, закрыл глаза и начал бормотать молитву.

— Должно быть, Глум раскрошил ему все мозги, — заметил Арнвид, указывая копьем на монаха. — Этот коротышка стал таким же безумным, как и старик Асгот.

— Следи за своим языком, Арнвид, а то я отрежу его, когда ты будешь спать, и скормлю улиткам! — бросил старый годи, направляясь по гальке к «Змею».

— Монах, ты ведь должен был умереть! — воскликнул я, изумленно таращась на Эгфрита. — Я сам видел, как меч Глума раскроил тебе череп.

Монах перестал бормотать, обернулся ко мне, осторожно потрогал окровавленные тряпки и спросил:

— Должен был? Ты так думаешь? А не является ли это красноречивым свидетельством того, что Всевышний избрал меня своим орудием? Я раскрою этим язычникам тайны истинной веры. — Его маленькие глазки метались, словно головастики. — Я даже представить себе не мог, что такое возможно, однако это так. Быть может, для вас, жалких созданий, все-таки еще есть надежда. — Монах пожал плечами. — Наверное, мне нужно было пройти через такое суровое испытание, чтобы это понять.

Я поймал себя на том, что скорчил гримасу.

— Известно ли тебе, что по всему Уэссексу сейчас бурлит радостный праздник? — продолжал Эгфрит. — Стар и млад благодарят Господа и зажигают на вершинах холмов сигнальные костры. «Язычники ушли, — говорят люди. — Они уплыли обратно за море. Вернулись в глубины ада, чтобы прислуживать ангелу тьмы». Но я-то знаю, Ворон, что это не так. Мне известно, что вы еще не ушли. — Он погрозил пальцем. — Я не сомневался в том, что найду вас здесь, на берегу, ощутил лицом дыхание Господа и понял, что успею прийти вовремя.

Норвежцы не понимали его слов, а потому быстро потеряли к нему интерес и разошлись. Они продолжали готовиться к отплытию. Кинетрит с признательностью прикоснулась к плечу Эгфрита, развернулась и спустилась к морю.

— Ворон, он опутывает тебя своими чарами? — спросил Сигурд, подошел ко мне и воткнул в гальку древко копья.

Его губы изогнулись в легкой усмешке, но прищуренные глаза, скрытые золотистыми волосами, трепещущими на ветру, подозрительно разглядывали монаха.

— Если он только попробует учинить что-либо скользкое, то я доведу до конца дело, начатое Глумом, — произнес я по-английски, чтобы Эгфрит понял.